Макс Брукс - Мировая война Z

Командир нашего взвода… вы, должно быть, ее знаете. Она участвовала в «Битве пяти колледжей». Помните, высокая амазонка с ножом, та, что пела песню? Она выглядела совсем по-другому, чем в фильме. От округлостей не осталось и следа, длинные густые черные волосы сменила короткая стрижка. Она была хорошим командиром. Сержант Авалон. Однажды на поле мы нашли черепаху. Тогда черепахи были что единороги — днем с огнем не сыщешь. У Авалон появилось такое выражение лица… не знаю, как у ребенка, что ли. Сержант улыбнулась. Она никогда не улыбалась. Я услышал, как Авалон шепчет черепахе какую-то чепуху: «Митакуеоя-син». Позже я узнал, что на языке индейцев лакота это значит: «мой единственный родственник». Я даже не догадывался, что она наполовину сиу. Авалон вообще никогда и ничего о себе не говорила. И вдруг, как призрак, явился доктор Чандра, положил ей руку на плечо и тихо сказал: «Пойдем, сержант, выпьем кофе».

Как раз в тот день умер президент. Наверное, и ему внутренний голос прошептал: «Эй, приятель, расслабься, теперь уже все хорошо». Я знаю, многим не особо нравился вице-президент, потому что он никак не мог заменить Большого Парня. Я ему всерьез сочувствовал, так как и сам оказался в схожем положении. После ухода Авалон я стал командиром взвода.

Не важно, что война почти кончилась. Впереди еще столько боев, столько хороших людей, которым придется сказать «прощай». Когда мы дошли до Йонкерса, из стариков, начинавших в Хоуп, остался я один. Не знаю, что я чувствовал, проходя мимо ржавеющих обломков, брошенных танков, разломанных журналистских фургонов, человеческих останков. По-моему, вообще мало что чувствовал. Слишком много заботу командира взвода, слишком много лиц, о которых надо заботиться. Я ощутил, как доктор Чандра буравит меня взглядом. Но он не подходил, не давал понять, что есть какие-то проблемы. Погрузившись на баржу с берега Гудзона, мы встретились взглядами. Он только улыбнулся и покачал головой. Я справился.

Пошел снег. Отморозок неохотно поворачивает к дому.

— Слышали когда-нибудь о Клементе Эттли? Конечно нет, с чего бы? Неудачник, третьесортная бездарность, который просочился на страницы исторических трудов только благодаря тому, что сместил Уинстона Черчилля после официального конца Второй мировой войны. В Европе война закончилась, британцы и так достаточно настрадались, но Черчилль желал помочь США в Японии, говорил, что дело надо довести до конца. И посмотрите, что случилось со Старым Львом. Нам не хотелось, чтобы то же самое произошло с нашей администрацией. Вот почему мы решили объявить о победе сразу же после того, как в континентальных США стало безопасно.

Все знали, что на самом деле война не окончена. Нам еще надо помочь союзникам, очистить от живых мертвецов огромные территории по всему миру. Предстояло еще столько работы, но поскольку в родной стране воцарился порядок, мы решили дать людям шанс вернуться домой. Вот когда создали многонациональные войска. Нас приятно удивило количество добровольцев, которые записались в первую же неделю. Некоторым пришлось даже отказать, зачислить в резерв или отправить с молодыми, которые опоздали на поезд по Америке. Я знаю, меня много ругали за то, что устроил MB вместо всеамериканского крестового похода, но мне плевать. Америка — честная страна, ее народ достоин справедливой сделки, а когда сделка выполнена, вы жмете им руки, платите деньги и отпускаете тех, кто желает вернуться к нормальной жизни.

Возможно, из-за этого заокеанские кампании проходи ли чуть медленнее. Наши союзники вновь встали на ноги но у нас до сих пор осталась пара «белых» зон: горные цепи острова на линии снегов, дно океана и еще Исландия… Исландии будет нелегко. Если бы иваны позволили нам помочь в Сибири, но… иван есть иван. И у нас до сих пор регистрируют нападения прямо здесь, дома, каждую или почти каждую весну, обычно возле озер или на пляжах. Слав богу, количество случаев уменьшается, но это не значит, что люди могут забыть об осторожности. Мы все еще не выбрались из этой войны, и пока не смоем, не сотрем или, если надо, не выжжем их с лица Земли, каждый должен вносит свой вклад и делать свое дело. Хорошо бы именно такой урок вынесли люди из всей этой трагедии. Мы угодили в яму вместе, так что вносите вклад и делайте свое дело.

(Мы останавливаемся у старого дуба. Мой собеседник осматривает его сверху донизу, легонько постукивает тростью по стволу. Потом обращается к дереву):

— Молодец, хорошо справляешься.

Разговор прерывает медсестра, она пришла проверить, выпила ли Мария Жуганова витамины для беременных. Мария на четвертом месяце. Это будет ее восьмой ребенок.

— Я жалею только о том, что не смогла остаться в армии и освободить наши бывшие республики. Мы очистили Родину-Мать от восставшей из могил мерзости, настало время перенести военные действия за границы страны. Жаль, что меня там не было в тот день, когда Белоруссия официально вновь вошла в состав империи. Говорят, скоро очередь Украины, а потом… кто знает. Мне бы хотелось во всем этом участвовать, но у меня другой долг… (Осторожно поглаживает живот).

— Не знаю, сколько таких клиник по всей родине. Наверняка недостаточно. Нас так мало, молодых женщин, способных к деторождению, кто не стал жертвой наркотиков, СПИДа или восставшей мрази. Наш правитель сказал, что сейчас величайшее оружие русской женщины — это ее утроба. Если подобное означает, что я не буду знать отцов своих детей или…

(Она на миг опускает глаза).

— …или самих детей, то так тому и быть. Я служу родине, служу всем сердцем.

(Она ловит мой взгляд).

— Вы удивляетесь тому, как такое существование соотносится с нашим новым фундаменталистским строем? Никак. Все эти религиозные догмы — для масс. Дайте им опиум, и пусть успокоятся. Вряд ли кто-нибудь из руководства или даже церкви действительно верит в то, что проповедует. Только один человек, старый отец Рыжков верил, пока его не сослали подальше. Он больше ничего не мог предложить, в отличие от меня. Я рожу для родины еще хотя бы пару детей. Вот почему со мной так хорошо обращаются и не затыкают рот.

(Мария кидает взгляд на полупрозрачное зеркало за моей спиной).

— Что со мной сделают? Когда я перестану приносить пользу, мне будет больше лет, чем выпадает прожить средней женщине.

(Показывает зеркалу средний палец).

— Они хотят, чтобы вы все это услышали. Вот почему вас пустили в нашу страну, позволили записывать интервью, задавать вопросы. Вас ведь тоже используют, понимаете? Ваша задача — рассказать вашему миру о нашем, показать, что случится со всяким, кто вздумаете нами шутки шутить. Война вернула нас к истокам, напомнила, что значит быть русским. Мы снова сильные, нас снова боятся, а для русских это значит только одно: мы снова в безопасности! В первый раз почти за сто лет мы можем согреться в оградительном кулаке Цезаря, и я уверена: вы знаете, как по-русски будет «Цезарь».