Ник Львовский - Заметки путевого Обходчика

Едва лишь за мной закрылись двери станции, я поспешил максимально увеличить расстояние. И только миновав Ленинский проспект, мои ноги слегка убавили темп. Но не мозги. Там работа мысли продолжалась с не меньшей скоростью. И основной темой моих раздумий было то, что я совершенно не понимал, какого лешего было собирать весь этот червовый флеш рояль. Зачем Потапу понадобилось устраивать весь этот цирк. – Неужели лишь для того, чтобы я прочувствовал всю важность момента? А ежели так, то, что ж тогда в этом конверте? – желание прочитать послание у меня возникло, едва лишь я покинул станцию. Я постоянно гнал его от себя, понимая, что если прочту, то могу и не выполнить. Как в случае с Малым. С усилием заставил себя спрятать послание от греха подальше, чтоб глаза не мусолило, и постарался переключить все свое внимание на более насущные проблемы. Думаете, получилось. Счас!

Те самые раздумья мне как раз и помешали. Пребывая в отвлеченным, почти что аморфном состоянии, я не обратил ровным счетом никакого внимания на все то, что творилось вокруг. Даже Аршин, к которому я заглянул по дороге, пробовал мне слить информацию, открыть глаза на то, что что-то, дескать, нехорошее в «Королевстве Датском» затевается. Не в меру прытко уж зашевелились бандиты, в спешке приводя все свои ресурсы в полную боевую готовность.

Но, повторяю, я был слишком погружен в свои собственные мысли. А бандиты, на то они и бандиты, чтобы постоянно с кем-то конфликтовать. И их разборки мне всегда были до одного места. Вот и не обратил, дурак, внимания. И зря. Потому как на сей раз, меня это касалось в первую очередь.

Когда ганазейцы еще только организовывали свое так называемое братство кольца, небольшому треугольничку, состоявшему отчего-то только из двух станций, а именно Курская и Чкаловская, было уделено более пристальное внимание. То ли само местонахождение этих станций, почти что в центре, но разом с тем как бы в сторонке ото всех, благоприятствовало этому. Или расположение внутри, особенно на Курской, с ее переходами и отдельными павильонами. А может само убранство, символизм отделки, взывающей к поклонению солнцу. Ведь что может быть актуальнее, когда об этом светиле, некогда дарующем жизнь и радость, теперь можно только мечтать.

Наверное, приняв все выше перечисленное во внимание, они и организовали здесь свой штаб. Как там у Толкиена? Мордор или Гондор. Это уж, как хотите. Две полярности, два противоположных взгляда. Но, мне кажется, что от точки зрения сама суть не меняется. Она пребывает в не зависимости ото всего. Она статична и не подвластна времени.

Любой штаб предполагает особое, куда более предвзятое к нему отношение. Будь то наличие пары десятков хорошо обученных молодцов, вооруженных по последнему слову техники. Или укрепление внешнего периметра, перекрытие доступа прохода нежелательных элементов, наподобие меня. Правда, в отличие от Ордена, который принимал в свои ряды за идею, или желание обладать властью, здесь у людей были другие приоритеты. Деньги, жратва, и принадлежность к Ганзе – вот три кита, на которых зиждилась служба наемников. Что лучше? Наемника завсегда перекупить можно, заплатив больше хозяина. Но и власть – дело весьма шаткое. Человек, не получивший желаемого, расстроиться может без меры. А тогда его действия стают гораздо, куда более непредсказуемыми. Так что судите сами.

То же было и с укреплениями, надежность коих я и намеревался проверить на собственном опыте. Переть напрямик – не вариант. Эту мысль я отбросил сразу. Парадокс, но мой поддельный паспорт жителя Ганзы в основном срабатывал на станциях, не имевших к самой Ганзе никакого отношения. Потому как сами ганазейци уже давно прослышали об Умельце, и теперь, чтобы пробраться на их территорию одного документика было мало. Здесь завсегда еще какая-то хитрость имелась. Пароль, особый пропуск или приглашение одного из руководителей. У меня всего этого не было. Но вот знание неких обходных проходов я пока что еще не растерял.

Для начала, выйдя на Арбатско-Покровскую ветку, я благополучно миновал треугольник, как бы направляясь в сторону Бауманского альянса. Провожаемый пристальными взглядами охранников, замерших у небольшой, наглухо закрытой железной дверцы, я прогулочным шагом, насвистывая все тот же «Сектор Газа», продефилировал мимо, всем своим видом буквально излучая радушие и абсолютный пофигизм. Особенно ко всему, что касалось бы самой Ганзы. Я даже запретил себе смотреть в эту сторону, силой закрепив свою голову в анфасном положении. От чего мою бедненькую шею, которая сильно затекла, исполняя роль штатива, потом пришлось минут десять растирать. Пока я наконец не почувствовал хоть небольшой приток крови и мощное, весьма болезненное, покалывание тысяч иголок.

До Бауманской я, конечно же, не дошел. И не то, чтобы мне не хотелось. Люди там весьма неплохие проживают. А ежели б я еще пару станций миновал и до Партизанской добрался. Ох, и погудели мы в прошлый раз. До сих пор на самогон смотрю с отвращением. От одного запаха бормотухи в животе такое брожение начинается, жуть.

Зайду, обязательно зайду, но не сегодня. Слова Потапа на счет самозакапывания мне прочно в мозгу засели. Так что не до развлечений.

Все мои старания оказались совершенно напрасны. Зря я круги нарезал, и на коленях по тоннелю лазил. Высматривал каждую, пусть даже самую малюсенькую ниточку, подозревая, что ганазейцы запросто могли тоже диггера нанять, и ходы вокруг сигналками обезопасить. Зря принюхивался, прислушивался, ждал ночи. Все зря. Меня обвели вокруг пальца, как дитя малое.

Хозяева станции не стали себя заморачивать поисками возможных входов-выходов. Они все решетки заварили, замуровали, закрепили намертво. Кроме одной. Той, в которую я и вляпался. И нет, чтобы до этого я еще парочку подергал. Меня б это точно насторожило. А я ж аккурат к ней родимой, первой поперся. Видать тот, кто руководил этими работами, все очень хорошо просчитал. На отлично.

Стоило мне отодвинуть ее в сторонку и выползти наружу, как через минуту вокруг меня нарисовалась парочка коммандос. Я еще что-то хотел объяснить. Скосить под дурачка. Попробовать вывернуться и сигануть назад в лаз, наконец. Но, меня и слушать никто не стал. Мощный, отлично поставленный удар прикладом в затылок, и, вот – здесь помню, а здесь полный провал.

Очнулся я, в отличие от Никулина, без гипса, но в подвешенном состоянии. В мои запястья, раздирая кожу, вонзились наручники, цепь от которых была продета в крюк на стене. Высота крюка была отрегулирована до миллиметра. То есть мои ноженьки могли коснуться пола разве что кончиками пальцев. Да и то если очень поднапрячься.