Антон Шаффер - Арт-Джаз

— Обычную работу, госпожа… Простите, не знаю вашего звания. Обычную работу самую. Смотрим здесь, присматриваем. Потом докладываем коменданту западной зоны, господину полковнику Мохову, что да как…

— Что «что да как»? — Потребовала уточнить Катя.

— Ну, как?… Кто ходит, кто что делает… Ну, вы же понимаете — в городе то и дело появляются люди из Сопротивления. Многие стараются им помочь, кров предоставляют. Вот мы и смотрим, чтобы с этим все в порядке было. А если что замечаем, то сразу докладываем господину полковнику.

— А за это жрачка и относительно свободное передвижение на этой колымаге?

— Да, — чистосердечно признался мужчина. — Вот я на той неделе господину полковнику очень интересную информацию дал. Очень интересную. Потом на Юго-западной сразу четырех сопротивленцев взяли. А это я помог! Госпожа… я всеми силами помогаю. Все делаю для нашей Новой России!

Арт заметил, что Катька с трудом сдерживается, чтобы не нажать на курок. Оно было и понятно.

— Документы есть? Разрешение на повозку эту вашу?

— Есть…

— До Очаково имеете право ездить?

— Конечно, и даже чуть дальше, можем даже…

Катька не дала ему договорить, со всей силы ударив ногой по лицу.

— Раздевайтесь!

Мужчина, вытирая кровь, забито смотрел на Катьку, которая стояла над ним, поигрывая автоматом. В глазах его застыло непонимание.

— Что?

— Шмотки свои снимай, тварь! — Крикнула Катя, а потом обратилась уже к его жене: — И ты тоже!

Супруги принялись стягивать с себя вещи. Оказавшись лишь в нижнем белье, которое, на взгляд Арта, тоже было весьма себе ничего по здешним меркам — по крайней мере, не тряпки какие-то. Он тут же поймал себя на мысли, что ему действительно интересно, а какое нежнее белье сейчас на Кате… Вообще за эти полдня он привык к ее новому облику (эта проблема — изменение внешности — его волновала не меньше всех остальных, но Катя на корню обрубила все попытки начать разговор на эту тему, сказав, как обычно, что в Лесу все объяснят). Теперь она казалась ему не менее красивой, чем там, в той Москве. Конечно, он предпочел бы видеть ее в женственном платье, на каблуках, с идеальным макияжем, а не в ватнике или черной мужской униформе. Но дела это не меняла — Катька ему нравилась все больше и больше, а мысли о ее нижнем белье вообще вскружили ему голову. Но Арт не дал волю своим фантазиям, запретив себе даже мечтать на эту тему. Да и какие мечты, если у нее несколько часов назад погиб муж? Но, с другой стороны, теперь-то она свободна!

— Переодевайся, Артем, — обратилась она к нему. — И отвернись, я стесняюсь.

Арт послушно отвернулся и стал стягивать удобный черный костюм. Через пару минут он уже был одет в одежду осведомителя, а Катька разрешила его повернуться обратно. Она тоже была готова.

— Сумка есть какая-нибудь? — зло спросила она у супругов. — А еще лучше рюкзак. И побыстрее!

Хозяин вагона, похоже, все окончательно понял. Трясущимися руками он принялся разбирать какие-то вещи, сваленные в большой коробке, стоящей в углу. Катька внимательно наблюдала за каждым его движением, чтобы он не наделал глупостей. Арт контролировал жену. Спас присматривал за детьми.

— Вот, нашел, — протянул мужчина рюкзак, который был точно как советские рюкзаки, с которыми еще родители Арта ходили в походы, когда тот был совсем маленьким. — Я прошу, вы только не убивайте нас… Мы же не со зла, не специально. Ну, жизнь такая. Ну, куда деваться? Иначе ведь все отнимут, все отберут!

— А чего ты к ним служить-то по— настоящему не идешь? Трусишь? — Съехидничала Катя. — Проще у жены под жопой отсиживаться и людей на смерть отправлять? Так получается?

Мужчина был полностью деморализован. Катькин тон точнее всяких прямых слов и угроз говорил о том, что над этой семьей нависло черное крыло смерти.

— Да я… — еле стоя от страха на ногах начал объяснять муж. — Я к ним не хотел…То есть не взяли… То есть… Не убивайте нас, пожалуйста! Мы никому не скажем. Я вам обещаю! Я клянусь! Детьми клянусь!

— Детьми? — окрысилась Катька. — Детьми, мразь, клянешься? Да ты же и своих детей не пожалеешь, лишь бы самому удобно было.

Она смачно плюнула ему в лицо. Мужчина утерся и по щекам его потекли слезы. Арту стало его жалко. Что же поделать? Не всем же рождаться героями. Кто-то должен быть и предателем.

— Ладно, Кать, хватит. Достаточно, — попытался он успокоить подругу. — Черт с ним.

Но Катька и сама уже поняла, что слишком поддалась эмоциям. Она приказала хозяину дома пересесть на диван, а потом, пошарив по шкафам, нашла веревку, и принялась привязывать мужчину к его жене. А потом, уже обоих сразу — к дивану. Тоже самое она распорядилась сделать с детьми. Спас взял веревку и связал их.

— После победы с вами разберемся, — бросила Катька на прощание, и все трое покинули вагон.

Оказавшись на улице они поняли, что дело сделано лишь на половину. Да, теперь Арт с Катькой, воспользовавшись документами предателей и их же средством передвижения смогут добраться до Очаково, но как быть со спасом? Решение пришло само собой. Изобретать велосипед не пришлось — решили действовать по прежней схеме. Спасу дали нормальный шлем, который теперь не был нужен Арту, и выглядеть он стал куда более пристойно — до полноценного «ядерщика», конечно, не дотягивал, но все же.

Они двинулись по железнодорожным путям. Дрезина ехала медленно и шумела как реактивный самолет. Но для конспирации это было самое оно. Со стороны все выглядело так, словно чета предателей объезжает вверенный им участок, а рядом с ними в качестве сопровождающего идет военный. Или просто идет рядом. По-крайней мере у обычных обитателей придорожной территории эта картина не должна была вызывать сомнений — Катька была уверена, что вся округа знала о деятельности этой семейки, а потому их мирное движение вместе с «ядерщиком» должно было быть воспринято всеми как само собой разумеющееся. Соседство с военным должно было обезопасить и от всяких тварей, вроде уродов, которые могли попасться на пути.

— Кать, а какова сейчас численность-то населения в Москве? — спросил Арт, который не продолжал удивляться столь малому количеству людей и прочих существ вокруг.

— Когда все случилось, в восемьдесят четвертом в Москве жило около восьми миллионов. Спаслись лишь те, кто сумел уехать. Сделали это не многие. Если учитывать тех, кто в то время был в отъезде и приплюсовать тех, кто сумел вовремя покинуть город, то, я думаю, от населения Москвы осталось не больше десяти-пятнадцати тысяч человек. Многие из них, да большая часть, погибли позже. Так что по примерным подсчетам, из живущих здесь коренных москвичей осталось, может, тысяч пять. Из других частей страны люди подходили — еще тысяч десять. Так что на весь город максимум 15 тысяч жителей. Плюс «ядерщики».