Майк Эшли - Апокалиптическая фантастика

Ну, остальное вам известно. Полет к Национальному Редуту, уход Конни, потом благословенная Мэриэнн, экспедиция к Солнцу и… верно. Конец.

Мэриэнн все вытягивала шею, пока мы прокладывали путь через высокую осоку, привставала на цыпочки и затеняла глаза ладонью, следя за стаей пугливых шимпанзе, которые уже несколько дней держались на параллельном курсе. Там были большие мохнатые самцы и самки с младенцами, чертовски хитрые. Следили за нами, держались рядом, но близко не подпускали.

Мэриэнн прошептала:

— Чего они хотят, как ты думаешь?

Я взвесил в руке закаленную в огне палку с острым концом, служившую нам копьем, и сказал:

— Возможно, понимают, что саблезубые коты нас боятся.

Прошел уже месяц с тех пор, как наше маленькое племя покинуло вершину холма и стало спускаться ко дну долины Земного пузыря, — месяц, отсчитанный по зарубкам, которые Милликан делал на палке своим первым кремневым ножом. Чертовски толковый сукин сын. Впрочем, он заставил меня вспомнить, что я тоже кое-что умею. И заставил всех нас задуматься, чего же мы хотим. Конни за этот месяц не объявилась, Лара и прочие тоже, и страх перед такой не гречей понемногу сошел на нет. Но я все же задумывался. Будет ли Лара, если я ее найду, по-прежнему тридцатилетней? Неужели?

От нее мне остались только смутные воспоминания о замечательных ночах. Так ли потрясающе это было? Единственный способ проверить — если она появится и…

Джонас, шедший впереди, поднял широкую руку и глубоко вздохнул:

— Чувствуете, как пахнет морем? Оно должно быть где-то рядом.

В воздухе и впрямь ощущался солоноватый привкус. И равномерно шелестел наверняка не ветер. Я сказал:

— Когда поднимемся на дюны, видно будет дальше.

Снизу нам видны были только снежные вершины Кольцевых гор.

Бог. Всему даю имя.

Внезапно что-то басовито взвыло, словно неподалеку унылый великан заиграл на трубе. Шимпанзе дернулись, выпучили глаза, болтая и жестикулируя, сбились поближе к нам.

Милликан выглядел еще более испуганным, чем обезьяны, и сказал:

— Как, говоришь, назывались те трубящие чудовища?

— Паразауролоф [73] Паразауролоф — динозавр мелового периода. Предполагается, что его полый гребень позволял испускать громкое мычание. .

Спускаясь под уклон, мы быстро установили, что жизненные формы разных эпох располагались поясами, уходя все дальше во времени по мере погружения в туман. Без машинной технологии мы далеко не уйдем. Здесь, внизу, должно быть другое содержание кислорода в воздухе. А еще глубже, в архейской эре…

Мы едва ли добрались до границы плейстоцена, впервые в жизни увидели мамонтов и прочих, а уже показались динозавры. Семьдесят шесть миллионов лет назад мир был населен большими подвижными животными. И ничто не мешало им прогуливаться вверх по склону.

Каково-то будет, когда эта смесь дойдет до кипения?

И что, черт возьми, станет со мной, если я погибну здесь?

Боги об этом почему-то ничего не сказали.

Милликан рассматривал свое копье.

— Против тираннозавра с него будет мало проку.

— Вовсе не будет.

Джонас поднялся на гребень дюны и вдруг бросился плашмя на землю.

— Боже!

Я вскарабкался к нему, подтянул за руку Мэриэнн и остановился, как только смог заглянуть за гребень.

Океан. Жирный, плоский океан тянулся так далеко, что казался нереальным. В нем виднелось что-то большое. Большое, как кит.

Мэриэнн сказала:

— О господи, ты посмотри! — указывая на широкий белый пляж, словно собранный из тысячи Вайкики.

Одно из мелких волосатых созданий оторвалось от еды, выпрямилось, зажав в одной руке устрицу, в другой — плоский камень. Раскрыло раковину и выело внутренность. Небрежно пнуло соседа и кивнуло на дюну. Стоявшее на коленях существо, самка, судя по обвислым волосатым грудям, обернулось и взглянуло на нас. Застыло.

Мэриэнн сказала:

— Это ведь умелый. [74] Подразумевается человек умелый, одна из стадий развития первобытного человека.

Я кивнул, на миг пожалев, что здесь нет Поли и я не могу сказать, что они — вершина эволюции.

Бен Милликан, присевший на корточки рядом со мной, ухмыльнулся себе в бороду:

— Самое крутое приключение в моей жизни!

За полосой прибоя что-то выскочило из воды, по-дельфиньи описало дугу и скрылось. Показалось снова, стоя на хвосте и глядя, кажется, прямо на нас, издало почти членораздельный визг, похожий на крик обученного словам попугая.

— Он как будто знает, что мы здесь, и радуется, — шепнула Мэриэнн.

Милликан усмехнулся:

— Может, этот чертяка — Флиппер?

Еще ближе простонал паразауролоф, и, оглянувшись, я увидел в нескольких шагах от себя отчаянно перепуганного самца шимпанзе. Натянуто улыбнувшись, я припомнил все, что когда-то читал, и жестом пригласил его подойти.

Когда мы остановились на ночевку, на небе появилось одновременно шесть лун.

Возрождение.

Это даже не назвать второй попыткой, потому что первую мне испортили, не дав и начать в лживом старом мире.

С перевала в Кольцевых горах Земной пузырь выглядел нереальным, больше походил на импрессионистское полотно, чем на Гранд-Каньон или вид на юг с Килиманджаро. С любой вершины мир кажется запрокинутым, кренится чем дальше, тем круче. С южного края Гранд-Каньона облака над северным краем кажутся неправдоподобно скошенными кверху. Только не здесь.

Здесь была чаша тумана, чаша неизвестной величины, заполненная цветными, подернутыми дымкой ландшафтами: пестрыми — зелеными, золотыми, синими — кругами над бездной густого желтовато-белого тумана. Там, в самой глубине, был воздух, не пригодный ни для одного из животных фанерозоя. [75] Фанерозой — эра «явной» жизни начиная с кембрия. Там лежал мир бактерий, которым принадлежала половина земной истории.

Их жизнь боги сочли не менее ценной, чем наша.

Мы проводили что-то вроде триангуляций, отмечая Кольцевые горы с разных точек пути, занося углы и азимуты на берестяные карты, пока обходили мир, день за днем, месяц за месяцем, год за годом, сперва медленно спускаясь в прошлое, потом поднимаясь к концу света.

Вы не жили, если не слышали вопля диметродона.

В какой-то момент мы прикинули, что долина должна иметь диаметр полмиллиона миль — плюс-мииус. Достаточно ли, чтобы вместить все, что когда-то было? Может, и достаточно. Трудно сказать.

Мне тогда вспомнился другой мир: придуманный мною «мир без конца», наклеенный на внешнюю поверхность творения, — последнее пристанище переселяющихся душ. Где-то здесь могла бы существовать Небесная Америка — если бы нам вздумалось ее устроить. Места хватит.

Только стоит ли труда?

Здесь, наверху, не было ветра — и хорошо, что не было, потому что холод стоял, какого до конца не бывало и в аду. Этот перевал мы высмотрели несколько месяцев назад, несколько месяцев взбирались к нему, поднявшись, пожалуй, на восемьдесят тысяч футов над травянистой зоной конца времен, к подножию Кольцевых гор.