Ноэль Роже - Новый потоп

— Продолжим поиски… — промолвил наконец Эльвинбьорг.

Они миновали перевал Вьэ и подошли к долине значительно более унылой, чем долина Сюзанф.

Это была продолговатая арена под стенами Бюэ, где зернистые фирны чередовались с конусами снежных лавин.

— Убежище серн, — сказал Жоррис. — Я помню, как здесь охотился… Очень давно…

Он рылся в своих воспоминаниях, созерцая эти крутые склоны, эту скалистую пустыню, где когда-то прыгало легкое стадо.

— Мы спали тогда в пещере.

Недолго пришлось ее разыскивать. Пещера была расположена на склоне известняковой стены. Узкий проход вел в обширное помещение, куда не проникал воздух. От низких сводов веяло тяжелой сыростью. Слышно было, как на плиты капала вода.

Лежа среди своих уснувших спутников, Лаворель отдался своим думам. Никогда еще жизнь первобытных людей не вставала перед ним с такой ясностью. Ему казалось, что он наблюдает ее на месте, осязает, держит в руках. Как могли люди жить во мраке этих пещер? Ценой каких страданий, какого жестокого отбора? Мрак пещеры наполнялся маленькими умирающими детьми… Сколько предсмертных агоний убаюкала эта струйка неугомонно капающей воды? И в течение тысячелетий люди не знали другого убежища, если не считать приюта под скалами, незащищенного от непогоды.

Чье-то беспрестанное царапание не давало Лаворелю уснуть. Какое-то животное исполняло свою обычную работу… Может быть, лисица? Он мысленно перенесся к страшным пещерным медведям, которые оспаривали у человека его убежище. И эту драгоценную жизнь, с таким трудом сохраненную, так болезненно передававшуюся из века в век, — торжествующие потомки испакостили и расточили рабством, нагрузили бесполезными страданиями!

Соединялись ли первые люди против своих общих врагов: холода, голода, страшных зверей?.. Не пытались ли они уничтожать друг друга? Это объяснило бы медленность тысячелетнего прогресса…

Его захватила любимая мечта: найти других людей, пойти к ним с распростертыми объятиями, создать между группами спасшихся существ тесные взаимоотношения, бороться сообща, чтобы победить неслыханные трудности, обогатить жалкую общую сокровищницу…

Охваченный внезапной лихорадкой, Лаворель встал, ощупью подошел к порогу и отдался созерцанию ночи, раскинувшей среди высоких скалистых пирамид свое голубое, усеянное звездами, покрывало. Вдали слабо вырисовывался край ледника. Узкая полоска неба, зажатого между вершинами, обдавала их такой нежностью, что Жан не нашел в себе решимости вернуться в темноту. Он сделал несколько шагов вперед; увидел стоявшего на террасе Эльвинбьорга и присоединился к нему… Не произнеся ни слова, они проходили всю ночь взад и вперед, пока заря не расцветила нежного купола Бюэ зеленоватым узором.

Одинокие вершины оживлялись перед ним в своеобразной фантастике. Сумрачные, изрезанные вдоль и поперек, изрытые узкими проходами лавин, обуреваемые буйным ветром, — они носили на себе отпечаток неописуемого трагизма. Среди сваленных плит и неподвижных потоков камней, сброшенных в день катастрофы, они казались единственными живыми свидетелями разрушения. Дополняя друг друга, как удары одного и того же ритма, они как бы переговарились через пространство и в таинственном диалоге соединялись в лазури. Они окрашивались соответственно временам года, принимая то черные, то красноватые, то голубые оттенки, покрываясь снегом или льдом. Одни из них были надтреснуты и торчали тонкими шпилями, другие — возвышались закругленными куполами. Все они были членами одной семьи. И этот титанический пейзаж, это собрание гигантских выступов, арен, ледников и скалистых кряжей, имел одну цель: показать свое торжество над монотонной громадой земли.

Каприз туч ежечасно менял картину. Иногда горы выходили из тумана и казались тенями с острыми контурами, неестественными, как привидения. В другой раз они грузно чернели на бледном небе и давили атмосферу надвинувшейся угрозой. Тогда Жоррис хмурился, останавливал караван и искал приюта в скалах. Но поднимался северный ветер, очищая горы своим дыханием. И снова на снегах играл блеск солнца…

Они прошли вершину Ореб и на дне долины Черной Воды увидели море. Они добрались до перевала Салентон: затопляя долину Диоза, кругом опять расстилалось море.

Море!.. Одно море!.. Теплый и как бы насыщенный водою ветер обдавал их приятными морскими запахами. Они почувствовали утомление и опустились на скалу; глаза их блуждали по зыбкому пространству.

Лаворель отчаивался. Две тысячи пятьсот метров… Это означало теперь только пятьсот! Ледники растают один за другим; снега иссякнут. Солнце станет более знойным, сожжет горчанку, прогонит серн. Весь горный массив слонялся над водой. Да… но люди будут жить! Он вскочил, встряхнулся и громко крикнул:

— Идем дальше!..

В этот день они шли с самой зари по краю Красных Игл, высокие зубцы которых закрывали весь горизонт. Они шли медленно, перевязанные веревками, с трудом поднимаясь по скалам. Ближняя вершина самой высокой иглы уже вырисовывалась черной пирамидой обезображенных скал, как вдруг дорога оборвалась. Под их ногами зияла огромная пропасть.

Склонившись над ней, Жоррис спокойно говорил:

— На двадцать пять или двадцать семь метров под нами я вижу обратный склон. Это, должно быть, проход.

— Проход! — повторил Макс, всматриваясь з далекий карниз, возвышавшийся над страшной бездной.

— Я вижу на твердой скале целый слой известняка. Это большая складка, которая, вероятно, продолжается дальше, — заявил Жоррис.

Один за другим они обвязали себя веревкой, повисли над бездной и стали спускаться к карнизу. Они шли теперь над самой пропастью по узкой тропинке, испещренной зеленым сланцем. К вершине они подошли лишь к закату солнца.

Игнац взошел первым. Невольный возглас застрял у него в горле.

Над небольшой затопленной долиной нависла чудовищная громада Монблана с его бесконечными шпилями и куполами. Горный массив подпирался гигантскими стенами с бесчисленными выступами. Вершина Монблана, увенчанная розовым сиянием, величественно царила над грудой исчезающих в сумерках пиков… Подобно огромным рекам скатывались извилистые ледники. Они медленно спускались вниз и терялись в море.

Взор следил за ними до лона вод. В этой морской могиле покоилась деревушка Шамони, ее веселые домики и виллы, целый городок отелей и пансионов и весь пояс ее лесов…

Вытянувшись на плитах, Жан Лаворель и Макс смотрели, как в глубине, под крутыми стенами, извивались склоны, образуя узкую арену, вдоль которой нагромождало свои льдины Белое Озеро. Еще ниже терялась в сумерках длинная терраса…

Вдруг из их груди вырвался крик. Не сон ли это? Не продолжали ли они галлюцинировать исчезнувшей жизнью? На террасе, возвышавшейся над мрачной водой, зажглись огни. Четыре ряда огоньков в равномерных друг от друга промежутках обрисовывали фасад невидимого дома… Четыре ряда огней, которые повелительно притягивали к себе глаза, безраздельно властвовали над всем окружающим, наполняли собой все пространство.