Ноэль Роже - Новый потоп

— Сударь, — сказала она тихо, — у вас в долине Сюзанф тоже умирают?

Жан не успел ответить.

Кто-то, державший его под руку, увлек его за собой…

Их посадили всех вместе за табль-д’от. Они осматривались с робким удивлением. Скатерть, хлеб, прежние блюда, закупоренные бутылки, которые приносили лакеи во фраках, повинуясь приказаниям Аткинса!..

Немец с грубым смехом наполнял рюмки, повторяя:

— За наши маленькие директорские доходы!

Жан посмотрел на него, и это добродушие показалось ему плохо надетой маской. В хаосе его мыслей вырисовывались истинные черты этих лиц, странно освещенных люстрой. В потоке их слов скрывалась какая-то тревога. Воловья шея Латронкьэра, его неподвижное повелительное лицо, привыкшее отдавать приказания… О чем он говорил? Он произносил слова с непринужденностью политического деятеля, и Лаворель слышал повторение одних и тех же фраз:

— Отель был вполне снабжен продовольствием, — вероятно, в предвидении забастовок… Наш инвентарь… Наше право первого приобретателя… Год! Мы можем продержаться год… уменьшая порции… Год цивилизованной жизни…

А голос Эльвинбьорга спрашивал:

— А потом?

Потом? Они не знали. Старались не думать об истечении этого срока. Год… Может быть, море уйдет…

— Год… Может быть, и дольше, — прошептал японец, и загадочная улыбка его стала колкой.

— Как знать? Бесполезные рты могут до того времени исчезнуть…

Это говорил немец, глядя в сторону. Жан вздрогнул.

— При условии, что эта куча пастухов и проводников, требующая раздела, будет держаться на почтительном расстоянии.

— У нас есть огнестрельное оружие, — подтвердил ледяным тоном сэр Роберт Кройдон.

— Нам необходимо поддерживать порядок! — утвердительно сказал Латронкьэр.

— К тому же эти люди привыкли жить молочными продуктами. У них есть бараны! — воскликнул с жестким смехом Рабюто. — Пусть они оставят нам нашу муку и простыни!

Он вытянул перед собой холеные руки и продолжал смеяться. Между тем, Макс рассказывал им о жизни в долине Сюзанф, о выуживании обломков, о доставке дров, о выделке шкур. Раздался общий возглас:

— Трудиться, как рабочие? Это хорошо для горных жителей!

Они наливали друг другу полные стаканы, чокались, требовали у лакеев новые бутылки.

Жан Лаворель чувствовал возрастающее беспокойство: он испытывал физическое ощущение вечной ненависти, заставляющей тех, кто требует, набрасываться на тех, кто обладает. Точно во сне он слышал, как Макс просил снабдить их несколькими картофелинами и горстью хлебных семян. Аткинс тут же любезно исполнил его просьбу.

— Я приду взглянуть на ваши поля, — усмехнулся он.

Жоррис уложил драгоценные предметы в свой карман.

— Те, которые терпят, и те, которые властвуют!..

Несмотря на усталость, Жан продолжал мечтать… Слова еле доходили до его сознания. Немецкий акцент, американский, французская говорливость — все смешивалось в один неприятный гул. Он едва заметил, что его спутники встали из-за стола. Кто-то презрительно сказал:

— Они опустились до уровня проводников…

Шум громких голосов и опрокидываемых стульев заставил его вздрогнуть. Латронкьэр поднял свое красное с вздувшимися жилами лицо.

Лакей докладывал:

— Да… мешок с рисом… Мы только что поймали вора в погребе… Это один из этих жалких пастухов…

— Ага! — произнес немец, у которого сразу прилила кровь к голове. — Мы ему покажем…

— Нужен пример! — решил сэр Роберт Кройдон.

Они поспешно выходили один за другим. Жан хотел последовать за ними, но, покидая зал, Латронкьэр сделал знак какому-то белокурому юноше, и тот с дружеской улыбкой положил руку на плечо Лавореля.

— Мне приказано показать вам библиотеку…

Несколько бесшумно вошедших женщин окружили Лавореля. Среди них была и та, которая держалась в стороне, бедно одетая, седая, вся в черном.

— Сударь, — тихо сказала она. — Сколько у вас умирает людей в долине Сюзанф?

Снова тот же вопрос! Жан удивленно взглянул на нее. Им овладевало непонятное беспокойство.

— Я потеряла свою сестру две недели тому назад, — прошептала она и добавила:

— Я жила вместе с приятельницей в скромном пансионе. Он был затоплен… Мы укрылись сюда… Трое уже умерли…

— Сударь, — произнес другой голос.

Обернувшись, Жан увидел даму в черной тафте.

— Не могли ли бы вы увести нас в долину Сюзанф?

— Это трудно, — пробормотал он.

— По крайней мере, возьмите моего сына! Спасите моего сына! — молила она, подталкивая к Лаворелю миловидного ребенка. — Мой последний сын… Я потеряла двоих три недели тому назад!

Белокурый юноша увлекал Жана, не давая ему времени ответить. У Лавореля было определенное ощущение, будто у него отняли свободу.

Снова зал. Молчаливые игроки склонились над шахматной доской. Группы людей тихо разговаривали друг с другом. У рояля пела какая-то женщина. В отдалении сидел за книгой английский священник. Две старые английские мисс отвернулись с шокированным видом. Жан вспомнил о своих голых ногах.

Проводник увлек его дальше.

В вестибюле им поклонился портье, обшитый галунами.

Жан схватил своего спутника за руку.

— Объясните мне, почему все задают один и тот же вопрос?

Не говоря ни слова, молодой человек ввел его в галерею.

Несколько полок, уставленных книгами, кожаные кресла, маленькие столики, на которые лампы бросали светлые круги. Книги… В этой тихой, интимной комнате Лаворель почувствовал, как утихла его тревога. Подозрительная атмосфера как будто рассеялась. Несомненно, он был игрушкой возбужденных нервов… Он переходил от одной полки к другой, трогал переплеты, читал заглавия журналов, как будто находил своих лучших друзей.

— «Иллюстрасион», «Универсальная Библиотека», «Ревю де Монд», «Словарь Альпийской флоры»…

Он заметил, что они были не одни. За двумя столиками читали двое мужчин.

Короткий поклон издали… Красное лицо снова погрузилось в чтение. Жан узнал англичанина. Другой встал с места, подошел… Улыбка, полускрытая седой бородой, проницательные глаза, пенсне…

— Что касается меня, то я не жалуюсь, — говорил он. — Наконец-то у меня есть время для чтения! Я начал работу об интеллектуальном образовании вашего Тепфера, о котором я ничего не знал…

— Работу! — повторил изумленный Жан.

— Развлекаться восемь или девять часов в сутки… Это единственное благоразумное занятие, доступное среди безрассудства всего окружающего… Если бы только это могло продолжаться… продолжаться… В этой комнате не особенно мешают…

Правда, звуки рояля доносились и сюда. Он никогда не смолкал, и его беспрестанно терзали неопытные руки. Это было очень досадно.

— Этот рояль наш крест! — вздохнул профессор.