Андрей Русанов - Охотники на людей

Появились, как я их называл, лжепророки. Одни кричали о конце света, кто‑то призывал покаяться, кто – совершить массовое самоубийство, иные просто безумствовали. У каждого находились и последователи, и враги, и конкуренты. Всех их ждал весьма печальный конец.

Мне кажется, агрессия началась с подростков. Они всегда более эмоциональны, открыты. У них нет масок. Их жестокость странным образом доходила почти до безумия и очень быстро передалась взрослым. Росло общее напряжение, а вместе с ним нарастали вспышки жестокости. Я лишь по рассказам знал о послевоенной шпане и никогда не думал, что придется самому с ней столкнуться. Благо, встречи были нечастыми, но каждый раз я благодарил Бога и свой АК за то, что мне удалось остаться невредимым.

Общество варилось в котле всеобщего безумия, поглощало все новых и новых людей, пытавшихся взять управление толпой в свои руки, а ситуацию под контроль. Вначале были попытки воссоздать систему власти, существовавшую до катаклизма, но воссоздать в немного более жесткой форме. Кто‑то учится на чужих ошибках, кто‑то – на своих, а иные вообще плюют на все. Те несколько человек, что возвысились над толпой, сделали очень много ошибок, за что и поплатились жизнью. Держать общество в вечном страхе стало невозможно, а попытки воссоздать старые порядки были обречены на провал. Устрашение, запугивание, демонстрация силы всегда имеют обратную сторону – в конце–концов толпа линчевала тех, кто претендовал на роль правителей. Никогда не думал… Нет, скорее, не хотел верить в то, что люди способны на такое.

В городе возникло много банд, разных по составу и размеру, но у всех была одна цель –контроль над источниками еды и питьевой воды, будь то неповрежденная колонка в частном секторе или полуразрушенный продовольственный склад…

В поисках еды люди пытались разрывать завалы. С водой и вовсе была беда: питьевой не было. Воду собирали во время дождей, пытались очищать ту, что в достатке была в каналах, котлованах, ямах и даже лужах. Воду можно было добыть и иным способом – отобрать. И не имело значения, убьете вы ее владельца, покалечите или просто уговорите отдать. Значение имел лишь результат. Проблема была лишь в том, что в следующую секунду могли «уговаривать» уже вас… Люди вспомнили о водовозах. Не зря говорят, что все новое – это хорошо забытое старое. Весьма доходный бизнес, даровавший своим владельцам бесконечную власть и очень короткую жизнь…

Появились первые случаи каннибализма. Немногие в этих условиях сохраняли человеческое обличие, хотя такие были, но, в основном, из числа людей «старой закалки»… Крыс, кошек, собак и даже ворон истребляли всех подчистую – хоть какая‑то добавка в рацион. Скоро каннибализм начал принимать массовые масштабы.

Я знал, что мой склад – это власть, вес, но знал я и то, что это верная смерть, поэтому пользовался всем богатством благоразумно, в одиночку и «не светился», время от времени приобретая необходимые мне вещи, снаряжение, оборудование и оружие.

Забыл добавить: к концу второй недели в город вошли военные. Правда, помощи от них никто не дождался – считай, в город ворвалась «зондер–коммандер». Народ к тому времени уже вооружен был, кто чем. Магазины охотничьи опустошили, части на территории города, да и ментов полно было. А кто не успел или не смог, или даже не хотел огнестрелом обзавестись, так холодного вокруг вдосталь было, и оружие пролетариата на каждом шагу – грудами. Короче, отгребли солдатики «по самое не балуй» и отступили. С неделю тихо было. Конечно, относительно тихо – банды‑то крепли, разрастались, поглощая мелкие группы и друг друга. Начались территориальные войны.

Людской поток, подпитывавший городской ад, не иссякал.

***

— Закурить бы… – Алекс вздохнул, – или грамм сто наркомовских… Жаль – непозволительная роскошь в наше время.

Среди прочих вещей, найденных в рюкзаке, был и плотно набитый сигаретным табаком запаянный целлофановый пакет, аккуратно уложенный в металлическую банку с завинчивающейся крышкой. Никто из нас троих не курил, поэтому пакет со всем своим содержимым занял свободное место в кухонном шкафчике. Вид табака привел Алекса в крайнее изумление. Он осторожно свернул из газетного листка сигарету, я помог ему встать и выйти на крыльцо. Жмурясь, как кот на солнце, он долго курил, растягивая удовольствие, и все благодарил, благодарил…

***

Жизнь не стоила ни гроша – убить могли за все: за еду, понравившуюся одежду, косой взгляд. Главной ценностью, конечно, были еда и вода. Потом шли медикаменты, затем золото, прочая ювелирка и яркие побрякушки, после оружие и рабы, в основном – рабыни. Женщинам или девушкам в городе было просто не выжить. И дело не только в изнасилованиях и убийствах – они стали своеобразной валютой, а если очень везло, становились товаром.

В центре города появилось что‑то вроде рынка – своеобразная зона, в которой никого не трогали. Рынок стал тем местом, где продавали все, что только можно было найти в разрушенном городе, в основном это были люди, оружие, еда и питьевая вода. Рынок патрулировали представители всех существующих группировок, там начинались и заканчивались конфликты. Еще на рынке появилась небольшая арена, она же стала местом казни. Рабов было очень много. Некоторые шли в рабство добровольно – за кусок еды, за право жить; иных приводили связанными и избитыми. Каждый человек в городе знал, что может стать товаром на этом рынке. Рынок был жизненной необходимостью, внесшей хрупкое равновесие в складывающуюся шаткую картину мира.

Военным удалось взять под свой контроль небольшую часть города. Никто не знает, как и когда это произошло в первый раз, но на этом рынке они стали появляться часто. Их всегда интересовали люди. В основном – молодые девушки и юноши, крепкие парни с хорошим телосложением, иногда покупкой становились специалисты в тех или иных областях. Еду не покупали никогда, скорее, ей расплачивались. Впрочем, у них можно было приобрести весьма эксклюзивные вещи.

С появлением военных связывали каждодневное исчезновение людей, уничтожение двух крупных городских группировок, бесконечные междоусобицы, интриги и многие непонятные происшествия. Со временем с вояками стали считаться, а их вес и власть начали неуклонно расти с каждым новым днем.

Рабовладельческий строй – это не бич общества, а всего лишь его неотъемлемая часть, которая всегда была, есть и будет. А уж как эту часть завуалировать, чтобы безболезненно принять, решат сами люди. Но в данном случае никаких вуалей не было. Рабы оставались рабами, рабовладельцы оставались сильными мира сего. Работорговцем же может стать абсолютно любой человек, лишь бы хватило смелости, сил и везения, а жертва всегда найдется. Невольников использовали для поиска всевозможных вещей, строительства, разбора завалов, добычи еды, междоусобных войн – да вообще для всего, что только может прийти в голову их владельцу. Одно скажу, если ты стал рабом – считай, пропал. Живут они очень мало. Сколько пищи перепадает беднягам – от хозяина зависит, от того, сколько человечности у него осталось и есть ли она вообще…