Андрей Сенников - Пока мир не рассыплется в прах…

Динамики в дверях машины перебрасывались фразой на разные голоса, словно шариком для пинг-понга. Федор с трудом разлепил опухшие, тяжелые веки. Мозг вяло реагировал на сигналы извне: зловоние, набившееся в ноздри, словно комки ваты; тяжелое жужжание; слабые, крохотные пальцы мнут кадык; беззубые десны щиплют огрубевшую кожу шеи.

Через мгновение Федор пришел в себя.

Он остановился и уснул. Мертвяки нагнали его и уже внутри.

Федор вскинулся. Ударил правым локтем в мягкое, оторвал от себя, сшиб на соседнее сиденье. Рука выхватила автомат из ниши за ствол. Младенец барахтался рядом, как жук. Федор столкнул его вниз прикладом. Пуповина натянулась, истончаясь. Конец ее скрывался в прорехе брезентового верха. Женщина сумела расширить пулевую пробоину, но плотные швы одолеть не смогла и теперь заглядывала внутрь бельмами. Справа о борт машины скребся безногий. Мухи барражировали по салону, как шмели. Динамики затянули новую мелодию…

Стрелять бесполезно.

Федор бросил автомат на колени, повернул ключ в замке. Стартер скрежетнул, машина дернулась вперед. Передача! Пуповина лопнула, мазнув кончиком по щеке, зацепилась за рычаг переключения передач, обвила змейкой. Федор выжал сцепление, поставил на нейтраль…

Проигрыватель запнулся, когда он включил зажигание. Двигатель взревел. Младенец в нише перевернулся на четвереньки. Пальцы его матери заскребли подголовник над ухом.

Он включил заднюю, наддал, сцепление отпускал внатяг, прибавляя обороты. «УАЗ» обиженно ревел, прополз с полметра. Колеса взрыли дерн, ошметки полетели во все стороны. Младенец уцепился за край сидения. Федор почувствовал, как его пытаются схватить за короткие волосы. Он выжал сцепление и воткнул первую. В салоне остро запахло палеными фрикционными накладками. Двигатель взревел. Машина поползла, рванулась. Под днищем заскрежетало. Кузов завибрировал. «УАЗ» дернулся вперед и словно натолкнулся на стену.

Младенец скатился на пол. Рука отпустила волосы. Двигатель заглох.

Все!

Брезент на крыше треснул, словно сломали сухую палку. Между рядами тяжело упало. Зловоние усилилось. Федор схватил с сиденья гранату и выдернул чеку, прижав скобу. Брать остальное — не хватало рук.

И времени.

Он дернул дверную ручку, ухватил покрепче автомат. Напрягся. Выпустил гранату из пальцев, толкая дверь наружу плечом. Выпрыгнул. Одна. Мгновенная вспышка боли в голени — кажется, ободрал о закраину или замок, — и он оказался снаружи, метрах в двух от машины. Две. Он побежал прямо, не оглядываясь. Три. Ветви хлестали по груди, царапали шею, когда он прятал лицо. Четыре. Два длинных шага, и он вытянулся в прыжке, нацелившись в противоположный от дороги кювет.

Пальцы уже коснулись земли, он начал группироваться, когда за спиной сдвоенно ахнуло.

Его оглушило, конечно же. Показалось, на секунду голову сдавило двумя многотонными подушками. Он скорее чувствовал, чем слышал, как разлетаются осколки, вспарывая воздух, листву, кору елей. На спину упала срезанная ветка. Тонкий звон повис между ушей, словно без конца теребили туго натянутую внутри черепа струну. Виски ломило, к горлу подкатил тошнотворный комок.

От дороги тянуло жаром.

Федор в три приема поднялся на ноги. Его шатало.

«УАЗ» горел. Столб черного дыма лизал верхушки елей. Огненное пятно растеклось вокруг быстро чернеющего остова машины.

— Безопасен только пепел, — пробормотал Федор потрескавшимися губами.

Этой деревни на карте навигатора не значилось. Кажется. Впрочем, он не помнил и никак не мог сосредоточиться. Без машины он чувствовал себя голым. Черепахой без панциря. Немилосердно саднило голень. Содранная кожа, едва ли не до кости. Рана шириной около сантиметра, от голенища ботинка, до самого колена. Штанина почернела от крови. Нога горячо пульсировала, но еще слушалась его. В единственном магазине остался двадцать один патрон. Он посчитал. На открытом месте он обречен и никогда не доберется домой. Разум подсказывал, что родителей, скорее всего, уже нет в живых. Они…

Он заставил себя замолчать. Чтобы делать хоть что-нибудь, он залез на дерево. Не слишком высоко, но достаточно, чтобы обзор на деревню стал лучше.

И сразу увидел буквы.

Дорога поднималась по склону холма и переходила в улицу. Два ряда неказистых бревенчатых домов лепились к ней, как ягодины к виноградной грозди. Огороды, расчерченные грядками, причудливыми штампами пятнали землю. Дальше и выше порядок, казалось, рушился, и на макушке холма дома выглядели, словно на картинке про рыбу-кита из сказки Ершова. Кроме одной детали. На крыше одного из них белой краской и громадными буквами выведено: «SOS».

Так!

Он едва не свалился с ветки. Живые? Чего же они тут сидят? Деревня выглядела брошенной. В спешке брошенной. Распахнутые ворота, калитки, незапертые дома, битые окна. Утварь, в беспорядке разбросанная по дворам, зарастающие сором огороды, ни единого дымка, звука, шевеления. Еще один затейник? Нет, не похоже. Сигнал явно для вертолетов-самолетов. Но шансов, что там кто-нибудь еще есть — пятьдесят на пятьдесят.

До дома около километра. По прямой, через огороды. Интересно, что сталось с деревенскими собаками, скотиной? Федор вновь и вновь всматривался в крыши, окна, дворы. Голова закружилась, и тошнотворный звон стоял в ней болотной водицей, внешние звуки доносились с другой стороны вселенной. Он крепче уцепился за ветку. Ему надо поспать. Да не вполглаза — от души. Ну и пожевать чего. Того, кто написал на крыше «SOS», Федор не боялся. Он уже давно ничего не боялся…

Километр — ерунда! Несколько заборов не сравнить с полосой препятствий на бригадном полигоне. Вот только нога…

Он выбрал ориентир и спустился. Пошел, шурша травой, предохранительную планку поставил на одиночный огонь, проверил, есть ли патрон в стволе. Под горку перешел на бег, валкий ускоренный шаг пьяного человека, взгляд с тревогой шарил окрест.

Через триста метров он выбежал на окраину. Первый забор перевалил с ходу, упал в укроп, вскочил. Нашел взглядом ориентир, побежал, оступаясь между грядок. Остро запахло мятой зеленью и землей. Еще забор. Над деревьями показалась крыша с полукружьями белых букв, Федор взял левее, в гору, клонясь вперед. Еще забор, картофельные ряды. Сердце колотилось у горла, в глазах темные точки. Полпути позади. Он пересек пустой двор, выглянул из калитки на улицу — пусто. Отдышался. Один, два, три. Пошел!