Елена Ершова - Царство медное

Это была его Линда. Линда, которая встречала Виктора в его рубашке, накинутой на голое тело. Та самая Линда, которая отчаянно боялась мышей. Которая готовила лучшие в мире котлеты по-киевски и которая хотела от него сына.

Линда, которую грузовик тянул за собой по асфальту несколько метров, пока ее голова не превратилась в разбитый сосуд…

— Ты похоронил не ту Линду, милый, — сказала она. — Врачи перепутали. Сначала я лежала в коме, потом меня заново учили ходить и говорить… а потом я поехала искать тебя.

Это было правдоподобно. Настолько правдоподобно, что просто не могло быть правдой.

— Как же ты меня нашла?

«Здесь. В тайге, — хотел добавить он. — После всех этих убийств, после взрыва…»

— В институте мне сказали, куда ты поехал, — объяснила она. — Все это время я шла по твоему следу.

«По запаху…»

Линда обняла его за плечи и потянулась губами. Он закрыл глаза, проваливаясь в тягучий водоворот, в запахи хвои, вымороженной земли, женских духов. Будто что-то теплое обхватило все его существо, прижало крепко, и целовало долго, сладко, жадно. Казалось, его погружают в плотную грязевую жижу, горячую и влажную, погружают с головой, не давая вздохнуть. Виктору стало не хватать воздуха, и он с трудом отстранился от губ Линды, чтобы сделать передышку.

«Я люблю тебя, — хотел сказать он. — Я всегда буду тебя любить».

Но не сказал ничего.

У Линды не было лица.

В памяти возникла картина разбитого глиняного кувшина, из которого вытекает сироп (как из разбитого черепа вытекала мозговая жидкость). А само лицо оплывало, будто воск, пузырилось, стекало болотной жижей. Руки превратились в корявые сучья, которые держали цепко и больно впивались в лопатки. Из вздувшегося горла исходила серия булькающих звуков. В ноздри ударил смрадный запах гнили.

Виктор хотел закричать — и не мог. Он задыхался. Перед глазами кругами расходились желто-зеленые огни. Смерть пришла к нему в облике любимой женщины. И теперь была готова забрать его с собой.

В земные хляби, в темноту и тишину болот, набить рот тиной, забить плотной тягучей грязью ноздри, рот, уши …

Существо начало смеяться. Оно раздувалось все больше, будто вспучиваясь одним гигантским пузырем грязи, заслоняло деревья, небо, весь мир. Виктор почувствовал, что теряет сознание.

И тогда оглушительный грохот вспорол собой плотную пелену беспамятства. Виктор почувствовал, как ослабла хватка чудовища, но не упал, а повис в чьих-то поспешно подставленных руках.

— Убирайся, — сказал кто-то над ухом голосом Яна. — Вот откуп. Бери его.

Что-то недовольно заворчало, забулькало, и Виктора вырвало в снег.

Потом его втащили в вездеход, бросили в кресло, сунули в руки бутылку водки.

— Пей.

Он глотнул, закашлялся. Голова сразу прояснилась.

— Там была Линда, — пожаловался он.

— Нет, — последовал жесткий ответ. — Не было. Это болотники. Морок. Пей.

Ян снова насильно всунул горлышко бутылки в рот Виктора. Он пил, шмыгая носом и кашляя, утирая варежкой распухший нос.

Снаружи, в каких-то метрах пяти за обшивкой вездехода, кто-то сытно чавкал и булькал.

Всю оставшуюся часть ночи Виктор не спал, плакал, пил водку и рассказывал что-то про Линду, про болота, про затерянные племена в таежных лесах. Под утро он погрузился в беспокойный сон и не заметил, когда Ян вывел вездеход на прямую дорогу.

Проснувшись, Виктор первым делом ощутил ломоту во всем теле, к горлу подступала тошнота.

— Останови, — болезненно просипел он.

И вывалился на обочину, сотрясаясь в конвульсиях рвоты. Когда, обессилевший и уставший, он вернулся в машину, Ян сидел за штурвалом и спокойно жрал шоколад.

Виктор посмотрел на него почти с ненавистью.

— Не слипнется? — ехидно поинтересовался он.

— Кто?

— Не кто, а что. Место одно.

Ян продолжал смотреть своим невыносимым взглядом мороженой рыбы и не говорил ни слова. Шуток он явно не понимал.

Поэтому Виктор просто заварил чай и с удовольствием принялся прихлебывать ароматную жидкость. Голова постепенно прояснялась, но события прошедшей ночи все еще покалывали иголочками беспокойства.

— Слушай, то, что случилось, — наконец не выдержал он. — Это ведь было реально?

Ян кивнул и отправил в рот новую плитку шоколада.

— Я слышал, ты обещал откуп, — сказал Виктор.

— Они его взяли.

— Какой?

— Труп вашего пилота, — прозвучал ответ.

Виктор смутно догадывался об этом, но все равно поморщился и сказал:

— Почему тогда они не… взяли его раньше?

— Надеялись на свежее мясо, — ответил Ян. — Почти получили.

Виктора передернуло от отвращения, едва он вспомнил обволакивающую его тело жирную грязь, текущее лицо существа ( Линды ).

— А ты ведь спас меня, — сказал Виктор.

Ян доел шоколад и выкинул обертку в окно.

— Таков договор, — просто ответил он.

— Откуда они взялись вообще? Почему никто никогда не видел их раньше?

Он прокручивал в голове все знакомые ему статьи по криптозоологии, по мифологии Сумеречной эпохи и древнего мира. То, с чем пришлось ему столкнуться ночью, было чем-то новым, неизведанным, о чем вовсе не было никаких упоминаний в околонаучных книгах.

«Если бы я был осмотрительнее, я мог бы взять образец той грязи, — подумал Виктор. — Интересно узнать, из чего эти существа сделаны. Придут ли они еще?».

В нем начал просыпаться дух исследователя, но спрашивать про возвращение болотников он все же не осмелился. Вместо этого спросил:

— Что ты планируешь делать теперь?

— Навестить Нанну.

Виктор поднял брови.

— Кто это? Еще одна твоя поклонница? — попытался отшутиться он.

«…и Званка, и Марция, и Зейнар… Все, кого оставил лежать в тишине и темноте болот…»

— Она ведьма, — ответил Ян.

Виктор почти не удивился. Может, на ум пришли легенды о северных шаманах, а, может, он уже начал привыкать к этому странному миру. Как уже привыкал к человеку, убившему его товарищей.

Убил других — но спас самого Виктора .

«Наверное, — подумал он, — я слишком устал, чтобы сейчас отягощать себя вопросами морали».

Потом он снова задремал.

В полусне ему виделись рыжие леса, и черные, гигантские ульи, вырастающие из земли на головокружительную высоту. Ульи были испещрены отверстиями сот, куда ныряли длиннохвостые, похожие на стрекоз, вертолеты с иззубренными лопастями. В едином оранжевом потоке они текли к сводчатому куполу, и оттуда расходились в туннели, узкие, как венецианские улицы и стерильные, как операционные. Лампы сияли подобно десяткам солнц, но их свет был искусственен. Он не нес в себе ни тепла, ни жизни. В помещениях, похожих на лаборатории, за матовыми стеклами угадывались веретенца коконов. Они были ослепительно белыми, будто первый снег, и воздушными, как сахарная вата. Там, прикрепленные к стенкам прочными нитями пуповин, ворочались зародыши. Туннели расходились и сходились в причудливой путанице лабиринтов, но все они вели вверх, под самый купол, где в непроглядном мраке притаилось что-то огромное и страшное. Что-то, поблескивающее медью и золотом, но что никак нельзя было разглядеть. Резко пахло озоном и гарью. И чем-то сладковато-приторным, не то карамелью, не то медом. А, может, и тем и другим вместе.