Вероника Рот - Аллигент

Суд моего отца сегодня. Я еще не решил, собираюсь я смотреть его или нет.

Когда я возвращаюсь, Трис уже полностью одета, сидит на краю кровати, как будто она готова спрыгнуть с неё в любой момент. Так же, как Эвелин.

Я схватила булочку с подноса с завтраком, который кто-то нам принес, и сажусь напротив нее. - Доброе утро. Ты рано встала.

- Да, - говорит она, перенося свои ноги так, что они оказываются между моими.

- Зоя нашла меня утром у той большой скульптуры. - Дэвид хотел мне что-то показать.

Она взяла стеклянный экран, лежащий рядом с ней. Он засветился, когда она прикоснулась к нему, показывая документ.

- Это файл моей матери. Судя по всему, она писала маленький дневник. Она подвинулась так, как будто было неудобно. - Я еще не смотрела что там.

- Что ж,- я сказал, - Почему ты не читаешь его?

- Я не знаю. Она положила его обратно, и экран автоматически отключился. - Я думаю, что боюсь этого.

Дети Отречения редко знают своих родителей в какой-либо значительной мере, потому что Отреченные родители никогда не проявляют себя так, как другие родители, когда их дети вырастают до определенного возраста. Они заворачивают себя в серую ткань доспехов и самоотверженные поступки, уверенные, что делиться - значит потакать собственным слабостям. Это не просто восстановленная часть мамы Трис; это первые и последние честные проблески той, кем Натали Приор действительно была.

Затем я понимаю, почему она так держится за него, как за магический предмет, который может раствориться в один момент. И почему она хочет сохранить его неоткрытым на некоторое время - это то же самое, что я чувствую насчет суда над моим отцом. Это может рассказать ей что-то, чего она не желает знать.

Я проследил за ее взглядом по комнате туда, где сидит Калеб, жуя кусок злака.

Мрачный, словно обиженный ребенок.

- Ты собираешься показать ему это? - спрашиваю я.

Она не отвечает.

- Обычно я не сторонник говорить и показывать ему что-то,- говорю я.- Но в данном случае… это принадлежит не только тебе.

- Я знаю это, - сухо говорит она. - Конечно я покажу ему это, но я хочу увидеть это первой.

Я не могу с этим поспорить. Большая часть моей жизни была потрачена на близкое хранение информации, проигрывание в моей голове снова и снова. Желание поделиться с кем-то это одно, а желание защититься - это естественно, как дыхание.

Она вздыхает, потом отламывает кусок булочки в моей руке. Я щелкаю по ее пальцам и она убирает их. - Хэй, в пяти шагах справа от тебя их дополна.

- Тогда ты не должен жадничать, говорит она, улыбаясь.

- Справедливо.

Она притягивает меня к себе за рубашку и целует. Я держу ее подбородок рукой, пока отвечаю на поцелуй.

Тогда я заметил, что она крадет другой кусок маффина, я оторвался и посмотрел на нее.

- Серьезно. -говорю я. - Я принесу тебе один со стола. Это займет всего секунду.

Она усмехнулась. - Есть кое-что, о чем я хотела тебя спросить. Ты хочешь сегодня утром сделать маленький генетический тест?

Фраза "маленький генетический тест" показалась мне оксюмороном.

-Зачем? - говорю я. Просить показать мои гены, тоже самое что просить меня показаться голым.

- Я встретила парня, его имя Мэттьюс он работает в здешней лаборатории, и он сказал, что они заинтересованы в твоем генетическом материале для исследования, -сказала она. –

- И он спрашивал о тебе, в частности, потому что ты своего рода аномалия"

- Аномалия?

- Видимо, ты проявил некоторые характеристики Дивергента и не проявил других, - говорит она. - Я не знаю. Ему просто любопытно узнать об этом. Ты не обязан этого делать.

Воздух вокруг моей головы становится теплее и тяжелее. Чтобы облегчить дискомфорт, я касаюсь задней стороны шеи, царапаясь о линию роста волос.

Где-то в течении часа или около того Маркус и Эвелин появятся на экранах. Неожиданно я понимаю, что не могу смотреть.

И даже несмотря на то, что я действительно не хочу позволить незнакомцу исследовать кусочки пазла, который составляет мое существо, я говорю:

- Конечно. Я сделаю это.

- Отлично, - говорит она и съедает другой кусочек моего маффина. Прядь волос падает ей на глаза, и я убираю ее назад даже прежде, чем она замечает это. Она накрывает мою руку своей, теплой и сильной, и уголки ее рта приподнимаются в улыбке.

Дверь открывается, пропуская молодого человека с раскосыми, угловатыми глазами и черными волосами. Я немедленно признаю его как Джорджа Ву, младшего брата Тори.

"Джорджи", вот как она его называла. Он улыбается головокружительной улыбкой, и я чувствую желание отступить назад, чтобы оставить больше места между собой и его грядущим горем.

- Я только что вернулся, - говорит он, запыхавшись. - Они сказали мне, что моя сестра отправилась с вами, ребята, и...

Трис и я обмениваемся встревоженными взглядами. Все вокруг нас замечают Джорджа и затихают такой тишиной, какую вы можете услышать на похоронах в Отречении. Даже Питер, от которого я ожидал жажды чужих страданий, выглядит смущенным, передвигая руки со своего пояса в карманы и обратно.

- И... - снова начинает Джордж. - Почему вы все так на меня смотрите?

Кара шагает вперед, чтобы сообщить плохие вести, но я не могу представить Кару способной поделиться этим правильно, так что я встаю, перекрывая ее голос.

- Твоя сестра действительно ушла с нами, - говорю я. - Но нас атаковали Афракционеры, и она... не смогла.

Существует так много того, чего нельзя передать фразой - как быстро это было, и звук ее тела, ударяющегося о землю, и хаос, в котором каждый ринулся в ночь, спотыкаясь о траву. Я не вернулся за ней. Я должен был - из всех людей в нашей группе я знал Тори лучше всех, как крепко ее руки сжимали татуировочные иглы, и как грубо звучал ее смех, будто выцарапанный наждачной бумагой.

Джордж касается стены позади себя, чтобы устоять на ногах. - Что?

- Она отдала свою жизнь, защищая нас, - говорит Трис с неожиданной мягкостью. - Без нее никто из нас не смог бы сделать это.

- Она... мертва? - слабо произносит Джордж. Он опирается на стену всем своим телом, и его плечи опускаются.

Я вижу в прихожей Амара с кусочком тоста в руке, и его улыбка быстро затухает на его лице. Он оставляет тост лежать на столе возле двери.

- Я пытался найти тебя раньше, чтобы рассказать, - говорит Амар.

Прошлой ночью Амар произнес имя Джорджа настолько вскользь, что я не думала, что они действительно знают друг друга. Видимо, знают.

Глаза Джорджа стекленеют, и Амар одной рукой заключает его в объятия. Пальцы Джорджа согнуты в жесткие углы на рубашке Амара, костяшки побелели от напряжения.

Я не слышу, чтобы он плакал, и, возможно, он не плачет, возможно, все, что ему нужно, это лишь держаться за что-нибудь. У меня есть только туманные воспоминания о моем собственном горе по моей матери, когда я думала, что она была мертва - только чувство, что я была отрезана от всего вокруг меня, и постоянное ощущение необходимости проглотить что-нибудь. Я не знаю, каково это для других людей.