Вероника Рот - Аллигент

- Интересно, как Отречение отнеслись к этому, если бы у них был один.

- Черствый хлеб.

Он смеется.

- Простая овсянка.

- Молоко.

- Иногда я думаю, что верю во все, чему они нас учили,- говорит он.- Но очевидно, что нет, так как я сижу здесь, держу за руку прямо сейчас, не женившись на тебе.

- А чему учат Бесстрашные? -говорю я, смотря на наши руки и кивая.- Чему хотят научить, хм.

Он ухмыляется.

- Делай все, что хочешь, но используй защиту, вот чему они учат.

Я поднимаю брови. Вдруг мое лицо чувствует тепло.

- Я думаю, я хотел бы найти золотую середину для себя,- говорит он.- Найти это место между тем, что я хочу, и тем, что я считаю мудрым.

- Это звучит хорошо,- я делаю паузу.- Но чего ты хочешь?

Я думаю, что я знаю ответ, но я хочу услышать это от него.

-Хмм,- он улыбается и наклоняется к своим коленям.

Он прижал руки к металлической пластине, взял мою голову в свои объятья, и поцеловал меня, медленно, в губы, под подбородком, прям над моей ключицей. Я оставалась на месте, нервничая о том, что бы сделать что ни будь, но в этом случае это будет глупо, или ему не понравиться. Но потом я чувствую себя как статуя, как будто я совсем не здесь, и я не решительно прикасаюсь к его талии. Потом его губы моих снова, и он тянет свою рубашку из-под моей руки, так что я касаюсь его голой кожи. Я прихожу к жизни, прижимаясь ближе, мои руки ползут вверх по его спине, скользят по плечам. Его вдохи становятся быстрее , так же, как и мои, и я чувствую запах ветра на своей коже, и все чего я хочу, это еще, еще.

Я толкаю его рубашку. Минуту назад мне было холодно, но я не думаю, что одному из нас холодно сейчас. Его рука оборачивается вокруг моей талии, сильная и определенная, и его свободная рука теперь в моих волосах, и я замедляюсь, его гладкая кожа, разрисована вверх и вниз черными чернилами, и настойчивый поцелуй, и холодный воздух обернутый вокруг нас обоих.

Я расслабляюсь, и я больше не чувствую себя каким-то Дивергентом солдатом, вопреки сывороткам и государственным деятелям. Я чувствую мягкость, легкость, и что это нормально немного посмеяться, когда кончики его пальцев над моим бедрам и пояснице, или дышать ему в ухо, когда он тянет меня к себе, зарываясь лицом в шею так, что он может поцеловать меня туда. Я чувствую, как я, сильная и слабая одновременно, разрешаю, по крайней мере, на некоторое время, быть другой.

Я не знаю, как долго проходит времени, прежде чем нам снова становиться холодно и приходится ютиться под одеялом вместе.

- Становиться намного труднее, быть мудрым,- говорит он, смеясь мне в ухо.

Я улыбаюсь ему.

- Я думаю, что так и должно быть.

Что-то назревает.

Я чувствую это, когда я прохожу мимо группы Афракционеров, я вижу, как они склоняются над своими овсянками. Всё, что должно будет произойти, произойдет в ближайшее время.

Вчера, когда я покинул офис Эвелин, я задержался в коридоре, чтобы подслушать ее следующее совещание. Прежде чем она закрыла дверь, я услышал, как она сказала что-то о демонстрации. Вопрос, который зудит в глубине моего сознания: "почему она не сказала мне?"

Она, должно быть, не доверяет мне. Это значит, что я выполняю роль ее притворной правой руки не так хорошо, как я думаю.

Я сажусь с таким же завтраком, как и у всех остальных: миской овсянки с небольшим количеством коричневого сахара сверху и чашкой кофе. Я наблюдаю за группой афракционеров, поднося его ко рту и не чувствуя вкуса. Одна из них - девушка лет четырнадцати - продолжает посматривать на часы.

Я наполовину покончил с завтраком, когда слышу крики. Нервная девушка-афракционер подскакивает с сиденья, как если бы была проводом под напряжением, и они продвигаются к двери. Я иду прямо за ними, локтями прокладываю себе путь среди медленно идущих по вестибюлю Штаб-квартиры Эрудитов, где портрет Джанин Мэтьюз, разорванный в клочья, все еще лежит на полу.

Группа афракционеров уже собралась снаружи, прямо посреди Мичиган-авеню. Слой бледных облаков покрывает небо, делая солнечный свет туманным и унылым. Я слышу, как кто-то кричит: "Смерть фракциям!", и остальные подхватывают фразу, скандируя, пока она не заполняет мои уши, Смерть фракциям, смерть фракциям. Я вижу их кулаки в воздухе, как у восторженных Бесстрашных, но без их веселья. Их лица искажены от ярости.

Я проталкиваюсь к середине группы, а затем вижу, вокруг чего они все собрались: огромные, размером с человека чаши фракций с Церемонии Выбора, повернутые набок, их содержимое вывалено на дорогу, угли, стекло, камни, земля и вода смешиваются друг с другом.

Я вспоминаю, как я разрезал ладонь и кровь хлынула на шипящие угли, это был мой первый акт неповиновения своему отцу. Я помню тот всплеск энергии и облегчения внутри меня. Побег. Эти чаши словно были созданы для моего побега.

Эдвард стоит среди них, осколки стекла превращаются в пыль под его каблуком, кувалда занесена за его головоу. Он опускает ее на одну из чаш, оставляя вмятину в металле.

Угольная пыль поднимается в воздух.

Мне приходится останавливать себя, чтобы не побежать к нему. Он не может разрушить это, не эту чашу, не Церемонию Выбора, не символ моего триумфа. Эти вещи не должны быть разрушены.

Толпа увеличивается, не только за счет афракционеров, носящих на руках черные повязки с пустыми белыми кругами на них, но и за счет людей из каждой бывшей фракции.

Мужчина-Эрудит - его фракцию все еще можно определить по аккуратному пробору в волосах - выбегает из толпы в момент, когда Эдвард замахивается кувалдой для следующего удара. Он оборачивает свои мягкие, покрытые чернилами руки вокруг рукоятки, прямо над руками Эдварда, и они сталкиваются друг с другом, стиснув зубы.

Я вижу белокурую голову сквозь толпу - Трис, одетую в свободную синюю рубашку без рукавов, которая показывает края татуировок со знаками фракций на ее плечах. Она пытается подбежать к Эдварду и Эрудиту, но Кристина останавливает ее обеими руками.

Лицо Эрудита становится фиолетовым. Эдвард выше и сильнее, чем он. У него нет шансов; он дурак, что попытался. Эдвард вырывает у него кувалду и замахивается снова.

Но он теряет равновесие, голова вскружена яростью, бьет кувалдой Эрудита в плечо с полной силой, металл ломает кости.

На секунду все, что я слышу - крики Эрудита. Как будто все задержали дыхание.

Тогда толпа приходит в бешенство, все бегут к чашам, к Эдварду, к Эрудитам. Они сталкиваются друг с другом, а потом и со мной, плечи, локти и головы бьют меня снова и снова.

Я не знаю, куда бежать: К мужчине Эрудиту, Эдварду, к Трис? Я не могу думать; Я не могу дышать. Толпа несет меня к Эдварду, я хватаю его за руку.

- Довольно! - я пытаюсь перекричать шум. Он глядит на меня своим единственным ярким глазом и скалит зубы, пытаясь вырваться.