Олег Шовкуненко - Оружейник-2. Азартные игры со смертью [СИ]

— Конечно прав, — в голосе Лешего не прозвучало и тени сомнения.

— Ну, раз такой умный, то посоветуй, как нам действовать дальше?

— Прежде всего держать язык за зубами, — Андрюха полез в карман и вытянул оттуда кисет.

— Принимается, — я с тяжелым вздохом кивнул.

— Следующее… — Загребельный взялся за изготовление очередной самокрутки. — Попытаемся извлечь максимальную пользу из нашего пребывания в Подольске. Если уж не сложилось с топливом и продовольствием, то хоть подберем новую группу.

Услышав эти слова, я насторожился. Выходит у Лешего для меня тоже имелись новости. Судя по всему, главная из них заключалась в том, что от нашей теперешней команды остались рожки да ножки.

— Поговорили уже, значит? — я кивнул в сторону спящих бойцов.

— Угу… — прогудел подполковник, подкуривая от вытянутой из костра щепки.

— И что, все отказались?

Прежде чем ответить Андрюха передал мне кисет с похожим на перепревшие опилки грязно-желтым зельем.

— Ертаев пока думает, но, полагаю, согласится. Он со мной уже очень давно. Как ниточка за иголочкой.

— А остальные?

— Клюев в такие игры не играет. Это ты, наверное, и сам понял? Он человек приземленный, основательный, деловой. Сейчас быстренько сколотит себе бригаду человек в пять-шесть и, пользуясь затишьем, уйдет на юг. Обоснуется в каком-нибудь максимально удаленном от Проклятых земель поселке и будет пытаться спокойно и по возможности счастливо прожить отмерянные Серебрянцевым двадцать лет. — Тут Леший с ироний хмыкнул. — И ведь не докажешь дураку, что при теперешнем положении дел он там и году не протянет. Никто не протянет!

— Ну а Соколовский?

— А что Соколовский? У Соколовского тоже… причина…

Андрюха замолчал и как бы для успокоения жадно, даже как-то судорожно затянулся самокруткой. Наконец удалось подкурить и мне.

Глядя на клубы белого дыма, поднимающиеся к закопченному потолку я думал о странности и причудливости человеческой сущности. Ведь всего два дня назад мы все, включая Клюева, Соколовского, полностью несовместимого с войной Блюмера и несовершеннолетнего Пашку, шли на смерть. Да какой там шли, бежали со всех ног. Наша жертва спасала жителей Одинцово, и мы приносили ее не задумываясь, не колеблясь. А что же происходит теперь? Что изменилось?

Задав себе этот вопрос, я сокрушенно покачал головой. Сделал я это потому, что разглядел лишь одно довольно странное различие. Вчера утром у нас не было времени на раздумья. Мы решали скорее сердцем, чем серым веществом. Цирк-зоопарк, это что ж тогда получается? Все мы состоим из двух половинок, двух частей. И это не плохая и хорошая, черная и белая, как частенько утверждали философски настроенные умы. Они именуются совсем по-другому. Это наша истинная горячая душа и взнузданное, закованное в цепи разума сознание. Никто не говорит, что разум это плохо. Именно разум делает нас теми, кто мы есть. Но только вот разум это еще и ошейник, не дающий нам стать теми, кем бы мы могли быть.

Не знаю, откуда в моей голове взялась вся эта белиберда, но она тут же улетучилась, когда сидевший рядом Леший заговорил:

— Вот ты, танкист, почту иногда возишь…

— Вожу, — согласился я, не понимая к чему это он. — Только разве ж это почта?

Тут же вспомнились те мятые бумажные листки, которые мне частенько совали во всех поселениях, через которые лежал мой путь. Это были не письма, это были скорее объявления: я такой-то и такой-то разыскиваю такого-то и такого-то. И все. Вместо адреса только Истра, Подольск, Чехов и другие пока уцелевшие, весьма немногочисленные колонии. Честно говоря, я никогда не слышал, чтобы этим способом кто-то кого-то нашел. Но люди упрямо продолжали писать, и такими вот криками души были завешаны все стены штабов, общественных столовых, пунктов раздачи воды.

— Почта это, Максим, точно почта, — упрямствовал Андрюха. — Если люди получают весточку от своих, то ничем другим это назвать нельзя.

— И ты видал таких счастливцев?

— Вон один, спит себе сном младенца.

— Ты на Соколовского намекаешь? — догадался я.

— На него, — Леший кивнул. — Когда тот пакет, что ты в свой последний приезд оставил, разобрали да вывесили, Костя чуть ли не первый прибежал искать. И надо же, нашел! Нашел, будь я проклят!

— Повезло, — я позавидовал капитану белой завистью. — И кто ему написал?

— Девчушка одна. В аэропорту работала, на регистрации что ли… Они познакомились, когда капитан из очередного своего миротворческого турне возвращался. Не долгий у них роман получился, но видать бурный, раз она не мамку с папкой, а именно его искала. — Тут Леший осекся и с тоской в голосе повторил: — Прикидываешь, целых два года искала!

— Да-а-а… — протянул я. — Бывает же такое. — Затем, прокрутив в памяти всю эту историю, осведомился: — И чего ж он за ней не поехал?

— Собирался. Все уши мне прожужжал. Даже рапорты по всей форме строчил, — Загребельный с горькой иронией хмыкнул: — Чудак человек, какие сейчас, к дьяволу, рапорты!

— Так какого ж вы его не отпустили, ироды? — возмутился я. — Дело то святое.

— Времена сейчас какие? — прорычал подполковник ФСБ и сам же поспешил ответить. — Хреновые, беспокойные. Караваны мы уже давненько не отправляли. А в одиночку идти — это значит пропасть ни за грош. Вот и удерживал я Костю до твоего приезда.

Тут Леший с раздражением сплюнул на пол и смачно выматерился. Последней его фразой, адресованной в адрес падлюки-судьбы, стала: «…дождались, мать вашу!».

Когда ситуация более или менее прояснилась, я поставил себя на место Соколовского. Н-н-да, положеньице… Все вокруг крушится, летит в тартары. И надо же так случится, чтобы именно в этот момент обнаружилось, что ты не одинок, что где-то уцелел человек, которому ты нужен и дорог. Как тут поступить? Гордо вскинуть над головой транспарант «Счастье всего человечества важнее моего личного» и зашагать по дороге в неизвестность? Или может кинуться искать свою любовь, соединиться с ней, грудью заслонить ее, защитить от всех ужасов этого проклятого мира? Скорее всего, счастье капитана не продлится уж очень долго, но все же оно будет. И умрут эти двое в объятиях друг друга, а не так как мы…

— Итак, пока в нашей команде трое, — Леший выдернул меня из задумчивости. — Ты, я и Блюмер. Блю-ме-р-р-р… — Андрюха скрипучим голосом растянул фамилию аспиранта, наверняка припоминая все его «подвиги». — Кстати, как он там?

— Кажется не очень…

— Понятно, — Загребельный даже не удивился. — Значит Блюмер пока под вопросом.

— Хочу сагитировать Нестерова, — позабыв о раненом харьковчанине, я назвал следующую кандидатуру.

— Милиционер… — подполковник ФСБ скривил неопределенную мину. — Раньше я бы заговорил о его возрасте. Сколько там ему?