Евгения Федорова - Призраки Припяти (СИ)

Боже мой, как он опасен, — подумал я.

Хмыкнув, Сарки довольно ухмыльнулся и, отпустив Верди, шагнул ко мне.

И тут со стороны поля взлаял Лис.

Оба моих мучителя разом повернули головы в сторону звука.

Перехватив лопату, я ударил Сарки в солнечное сплетение черенком и, когда он согнулся, поддел его палкой под челюсть. Это был чистый нокаут, потому что я вложил в этот удар всю силу и желание жить. Сарки откинулся назад и стал падать. Верди потянулся за пистолетом и я, снова повернув лопату, запустил ее в парня подобно копью. Лопата была неплохо заточена, видимо для того, чтобы я быстрее выкопал себе могилу; пущенная с неимоверной для обычного человека силой, она устремилась прямиком в лицо Верди, но тот в последний момент успел каким-то чудом отклонить голову, и лопата срезала ему кожу на левой щеке и ухо. Дико заорав — так не кричал даже я, когда Сарки пустил в меня пулю — Верди схватился обеими руками за изуродованное лицо, совершенно обо всем забыв. У меня оставался один шанс на выигрыш. Заставив себя забыть о боли в покалеченной ноге, я рванул вперед и, допрыгнув до парня, точным ударом в шею сбил его с ног. Верди замолк и словно мешок грохнулся в вырытую мною яму.

Ахнув от накатившей дурноты, я сел на краю могилы на груду влажной земли. Где-то в кроне березы зачирикала птица. Лис подбежал ко мне, виляя хвостом. Он растерянно оглядывал поле боя и виновато тыкался влажным носом мне в щеку.

— Где ты был, маленький паршивец?! — не выдержав, упрекнул я собаку. — Вообще для чего я тебя кормлю, злой Чернобыльский пес?!

Без сомнения он все понял, понурил голову, словно я ударил его, отошел в сторону и сел, тяжело вздохнув. Весь его вид указывал на то, что теперь уже не в его силах, увы, что-то изменить.

Понимая, что медлить нельзя, я подполз к бесчувственному Сарки, поднял упавшую во время моей безумной атаки сигарету и не смог отказать себе в удовольствии — докурил ее в три затяжки над поверженным телом врага. Потом обыскал его карманы. Вытащил портсигар и узкую небольшую флягу, вынул из ослабевших рук пистолет. Больше в карманах мужчины ничего ценного не нашлось. Записную книжку я не стал ни смотреть, ни брать, у меня не было сил на далеко идущие планы. Мне оставалось только выжить.

Пошарив вокруг, я выбрал себе палку и, опираясь на нее, встал. Доковыляв до потухшего костра, я наскоро собрал свои вещи и захромал прочь в сторону леса. Я справедливо полагал, что стоит мне оказаться в лесной чаще, как найти меня будет возможно разве что с собакой. Я не питал иллюзий — убежать от двоих наемников мне с простреленной ногой было не по силам. Но я мог спрятаться, затаиться, пытаясь спастись.

Лис шел за мной следом, то и дело оглядываясь и внимательно прислушиваясь. По всему он пытался искупить свой промах, взяв на себя ответственность охранника. Мне было до тошноты все равно. Я то впадал в состояние полу-беспамятства, полностью отключившись от мира вокруг, то вдруг мне в голову начинали лезть странные мысли…

Сначала я подумал, что надо было убить этих двоих. Два выстрела и мои проблемы были бы решены. Никаких бегов. Никакого страха.

Теперь есть только путь вперед. Я не хотел возвращаться, чтобы стать убийцей. Я и тогда, собирая вещи, забыл о подобной возможности, потому что все еще помнил наказ деда: нет ничего важнее и ценнее жизни, ее нельзя отнимать.

И я не отнял. Я не убил Сарки.

Мой удар по шее, которым я наградил Верди, вполне мог стать смертоносным, потому что я каким-то скрытым чутьем знал это. Стоило лишь ударить чуть-чуть посильнее. Но и этого я не сделал.

Потом я снова ковылял по кочкам, разводя окровавленными ладонями тонкие прутики молодых деревьев. Кровь засыхала на ладонях, становясь бурой, и отваливалась маленькими чешуйками, стиралась, оставляя мои руки чистыми.

Надо было связать их. Тогда я мог бы выгадать много времени. Его как раз хватило бы, чтобы добраться до ближайшей деревни. А хватило бы на это у меня сил?

Меня бы точно стали искать. Я изувечил Верди и теперь он этого мне никогда не простит. Рано или поздно мне придется его убить. Или убьют меня. Подло. Исподтишка. В темно проулке вдруг грянет выстрел или сверкнет лезвие ножа.

Нож. А взял ли я его?

Да конечно взял, еще вечером, доев хлеб, я убрал его в рюкзак.

Мы вошли в лес. Здесь было сыро и холодно, внушительные ели смотрел на меня с огромной высоты, неохотно пропуская утренние лучи, ложившиеся неверными пятнами на мягкую хвою. Я заторопился вглубь леса, надеясь, что там начнутся буреломы. Так и случилось. Ели остались на опушке, уступив место еще более сырым осинникам; у оснований тонких деревьев повсюду рос мох, то и дело попадались поваленные стволы, все зеленые, замшелые; вывороченные с корнем деревья вздымались подобно диковинным жутким животным.

Мне казалось, что я уже вечность ковыляю вперед, падаю, проползаю под стволами, потому что перелезть через них мне не по силам. Я все оглядывался, пытаясь понять, много ли следов я оставляю после себя. Когда я полз, на примятой траве иногда оставались небольшие темные пятна крови.

Найдут меня по следам, — думал я и поднимался, все брел вперед.

Солнце теперь висело над головой, и я, наконец, ощутил тепло его летних лучей, но сил больше не было. Я мешком свалился около какой-то зеленой коряги — дальше идти я не мог. Хриплое дыхание, казалось, разносилось по всему лесу.

Лис сел рядом со мной, он прекрасно понимал, что ничем помочь мне сейчас не в состоянии. Отдышавшись, я достал из рюкзака флягу и портсигар. Закурив, отвернул крышку фляги и принюхался. Пахло странно, ментолом и еще чем-то, напиток был явно крепким. То, что надо. Я сделал большой глоток и чуть не поперхнулся — жидкость, по вкусу похожая на микстуру от кашля, обожгла мне рот и горло, тяжелым комом рухнула в желудок. Поскольку я был голоден, алкоголь тут же затуманил мысли.

Сорвав окровавленный платок, я распорол брючину и, полив из бутыли, смыл водой кровь.

Потом долго разглядывал рану. Ничего хорошего я, конечно, не увидел, потому что чего может быть хорошего в дырке в ноге? Калибр был небольшим, Сарки проявил ко мне милосердие и сохранил коленный сустав; пуля застряла, по-видимому, в мягких тканях, хотя вполне возможно задела кость. Из раны торчал кусочек брючины, который я, кривясь, осторожно вытянул. От этого простого действия кровотечение лишь усилилось.

Вздохнув, я закурил новую сигарету и огляделся. Куда я, черт меня подери, забрел?! Словно рассудком помутился! Мне надо было к людям идти, а я вместо этого как раненый зверь забился под корягу.

Теперь то чего?! Вздохнув, я потушил сигарету и плесканул на рану напитка из фляги…

— Долго же ты был в отрубе…