Евгения Федорова - Призраки Припяти (СИ)

— А теперь тебе зачем? — подозрительно уточнил Лысый. — Хочешь выкупить у Назура свою подружку?

Я отрицательно покачал головой:

— Хочу дом построить себе. Другой, не такой как у тебя, свой, собственный. И позвать туда тех детей, спасенных мною от радиации. И мать их, не хочу, чтобы она плакала.

— Во, дурак, — усмехнулся Лысый. — Тут такое творится, а ты о чужаках думаешь. Выгонят тебе потом из собственного дома и будешь шляться бомжем бездомным.

— О себе я думаю, Лысый, о себе, я устал один. Не могу больше! А то, что теперь происходит у станции — вы сами во всем виноваты. Я говорил вам, что мне нельзя ходить туда, а вы все меня туда тащили. Силой. Теперь расхлебывайте!

— Ошибаешься. Мы еще нахлебаемся беды, все, даже те, кто сейчас в страхе бежит прочь. Этот кошмар всех затронет.

— И откуда ты знаешь? — тоскливо спросил я.

— На душе скверно, — ответил на мой вопрос хозяин дома и я внезапно подумал, что разделяю это его чувство и понимаю смысл его слов. Только еще не хочу в это верить.

— Ну, так что, Лысенко, дашь мне денежку?

— Дам, дам! И полбу тебе дам, Нелюдь! И под зад! Выздоравливай, пока еще не началось самое страшное.

Ночь опять разорвала белесая вспышка, и дом едва заметно вздрогнул. Сознание поплыло, и я слышал, как Лысый внезапно упал с кровати на пол.

— Что за черт? — прохрипел я, вслушиваясь в истеричный, полный ужаса лай двух алабаев, беснующихся за стенами дома на цепях. Собаки испытывали истинный страх, и я был полностью с ними солидарен.

— Не знаю, — сипя, Лысый поднялся с пола. — Но это уже второй раз с тех пор, как мы выпустили призраков. Словно волна проходит, как будто неконтролируемый выброс энергии…

Сидя в доме Лысого за много километров от ЧАС мы еще не знали, что это именно так и будет называться: Выброс. Не знали мы и того, насколько опасны будут эти выбросы и к чему они приведут. Мы не знали, что зона уже родилась и теперь вдыхала наш воздух, принюхивалась, привыкая. Она уже раскинула свои щупальца и была готова порождать чудовищ.

Не знали мы и о секретных исследованиях, проводимых в зоне. Не знали о том, сколько людей погибло в первые несколько месяцев, пытаясь разобраться в происходящем. И только когда вернулся из зоны Саркисов, весь ободранный, обожженный, не досчитавшийся на левой руке трех пальцев, засунутых по неосмотрительности в студень, только тогда нам кое-что стало известно.

Оклемавшийся Саркисов начал свой невеселый рассказ с того, как он ночью преодолевал кордоны и минные поля, и мы слушали его, затаив дыхание и мотая на ус. Потом он поведал нам про страшные аномалии, одна смертоноснее другой, которые спонтанно возникают на территории зоны, рассказал о том, что если там быть внимательным, то почти всех аномалий можно избежать. Если знаешь, конечно, чего ожидать. Я верил каждому его слову, дивясь тем, насколько постарел и осунулся наемник, пробывший в зоне всего-то два дня. А ведь он был отменным следопытом и натренированным бойцом.

Потом он рассказывал про уродливые порождения зоны, про мутантов, в которых превратились звери и люди, и от этих рассказов кровь стыла у нас в жилах. А белые вспышки молний все рвали небо на горизонте в стороне ЧАС.

Это была первая, скудная информация о том, что на самом деле представляет из себя зона. Я ловил каждую деталь, заставляя Лысого отыскивать все новых и новых информаторов. Чтобы уничтожить врага, нужно знать его, нужно понимать.

Вскоре развелось много ходоков в зону. В основном незаконных, конечно, потому что доступ туда был закрыт. Не смотря на все опасности, которые таила в себе зона, некоторые сумасшедшие личности специально пробирались в зону, создавали там различные группировки. Ходоков по зоне стали называть Сталкерами. Это был титул — не каждый мог заставить себя сделать в зоне, нашпигованной смертью, хоть шаг. Но жажда понимания и, в больше степени, жажда наживы гнали в зону все новых людей. Редкие артефакты, обладающие полезными, а иногда и уникальными свойствами, по началу вообще были бесценный. Заманенные девизом — разбогатей с одной ходки — люди шли, резали колючку, пробирались по минным полям и гибли, гибли, привлеченные сияющей, но смертоносной звездой. Выживали лишь единицы.

Поползли легенды о монолите — неком чудесном творении зоны, способном выполнить любое желание того, кто найдет его. И вот тогда я понял, как уничтожить зону. Надой дойти до монолита и потребовать, чтобы ничего этого не было, чтобы зона исчезла, никогда не появляясь.

Я знал, что когда-нибудь дойду до Монолита. Я не знал одного — к чему приведет мое сердечное желание вернуть всем людям счастье.

Я долго стоял за покосившимся, покрытым мхом забором, наблюдая за тем, как беспечно играют дети во дворе. Мальчик пытался запустить воздушного змея, но ветра почти не было, и забава не ладилась, но брат с сестрой не унывали. Мальчик разбегался, швыряя змея, а девчушка бежала подбирать, когда он ложился на траву.

Они не замечали меня и испытывали искренний восторг от своей игры. Я все не решался войти внутрь, боясь спугнуть детское счастье, залитое пронзительными солнечными лучами.

Но внезапно на крыльце зашевелилась копна рыжей шерсти, подняла голову и повела черным, потрескавшимся от возраста носом. Учуяв знакомый запах, пес резво, будто щенок, вскочил, словно ему на плечи не давили долгие годы собачьей жизни. Виляя облезлым хвостом, он бросился ко мне со всех ног. А я бросился к нему на встречу…

Он был настолько стар, что его собачье сердце не выдержало нечаянной радости. Он умер тем же вечером: ушел тихо и спокойно, улегшись, как бывало раньше, у моих ног. Хозяйка рассказала, что все два месяца, которых меня не было, он жил у нее, никуда не отлучаясь. Единственное, чем она могла отблагодарить своего спасителя — это выходить избитого до полусмерти старого пса.

Катя не знала, жив ли я, но с удивлением наблюдала, как каждый вечер, стоило только солнцу опуститься к горизонту, пес поднимался и уходил. Он сидел на дороге и смотрел в том направлении, куда уволокли меня люди Лысого, словно ожидал чего-то. Моего возвращения.

Я, безусловно, мог бы продлить ему жизнь, но Лис уже достиг того, чего желал и я, глядя в преданные глаза друга, беспрепятственно отпустил его.

Мы похоронили пса под старой липой и прежде, чем уйти с могилы, я тихо сказал ему:

Спасибо, что дождался меня, друг.