Евгения Федорова - Призраки Припяти (СИ)

Я давно мертв.

Решительно мотнув головой, я пересек двор и поднялся на четвертый этаж, стараясь ни о чем постороннем не думать, чтобы не накликать беды. На лестничной площадке ни одной закрытой двери. Все распахнуты, какие-то просто выломаны. На полу в коридорах мусор, желтые от времени бумаги, обломки пластмассы, шариковые ручки, резиновые игрушки, бигуди. Отголосок людей, потерявшееся эхо быта.

Я бездумно бродил по комнатам, не узнавая. Ни одно воспоминание не шевельнулось в моей душе. Комнаты все одинаковые, обои оторваны, поросли грибком, через выбитые стекла свободно заглядывает ветер. Запах пыли и запустения. Штукатурка, осыпавшаяся с потолка, неприятно похрустывает под ногами.

Где-то еще осталась мебель. Вот здесь на кухне сохранилась газовая плита, заляпанная чем-то, что, наверное, было когда-то убежавшей едой из кастрюли. А вот здесь в комнате сохранилась маленькая тумбочка с открытой дверцей. Что тут у нас?

Нагнувшись, я достал из шкафчика пачку бумаг, между ними прощупывались какие-то более плотные кусочки и я, тряхнув бумагами, выронил на пол несколько фотографий. Они упали на пыльный и грязный паркет картинкой вниз и я некоторое время не решался их поднять, не находя в себе мужества. Теперь я точно вспомнил, что эта та самая квартира. На этой тумбочке стоял большой телевизор «Рубин».

Наконец, опустившись на одно колено, так как нагнуться из-за боли в боку не было сил, я поднял фотокарточку и взглянул на нее. Я смотрел на свою семью. На черно-белую фотографию людей из прошлого. А в центре, между отцом и матерью, на руках у деда, я увидел себя в красной рубашке и глупых, зеленых колготках. Единственный из них, кто все еще был жив, единственный, кто сохранил свой цвет.

— Ты все-таки пришел, — прошелестел над ухом холодный и тревожный голос.

Я вздрогнул от неожиданности и, не отрывая глаз от фотографии, ответил:

— Я пришел за оружием, хочу избавить мир от этого кошмара.

Я знал, что призраки уже обступили меня, я чувствовал их присутствие и даже видел — они походили для моего внутреннего взора на странные серые тени.

— Прости, сын, но оружие, это ты.

Фотография выпала из ослабевших ладоней, скользнула на пол, вновь обретя свое место в пыли. Я словно во сне поднял глаза.

— Говорил тебе, внук, не поднимай глаз! — сказал дед, выступая вперед. — У тебя уже нет выбора. Ты уже умираешь.

— Он не выбрал бы ничего другого, — сказала мать.

Я лишь рассеяно улыбнулся, глядя вокруг. Я чувствовал, как из раны в боку, против всех законов, пропитав повязку, хлестала кровь и вместе с ней уходила моя жизнь, но что-то внутри отказывалось верить в смерть. Я был дома. Я был рядом со своей семьей.

— Мы бы с радостью ушли отсюда, — сказал мне отец. — Мертвым не место рядом с живыми, мы не должны мешать тем, кто еще жив. Но это выше наших сил. Мы сами создали для себя тюрьму и теперь не способны отсюда вырваться.

— Но почему? — я непонимающе оглядывал нереальные, припорошенные временем, но вовсе не уродливые лица своих родных.

— Потому что каждый из нас, покидая Припять, собирался вернуться обратно. Власти сказали нам — это не надолго. А вышло… сначала мы ждали, потом злились, потом мечтали. Наши мечты привели нас сюда. Они создали непреодолимый барьер, накрывший город.

— Вы сказали, что выход есть. Что я могу сделать?

— Мог, — отрезал дед. — Теперь ты уже мертв, хоть и не веришь в это. Надо было слушать старших!

Я медленно, с усилием перевел взгляд на свои руки. Казалось просто невозможным вырваться из-под пристальных взглядов призраков, но у меня получилось. Я смотрел на кровь, и ее яркость отрезвила меня.

— Мы не хотим убивать, но такова наша мертвая сущность, — сказала мягко мать. — Пока мы не растворились в потоках Вселенной, мы — дыхание смерти.

— На тебя была вся надежда, — печально сказал отец. — Если бы ты только не ошибся…

— Нет, — с отчаянием в голосе прошептал я. — Не было никакой ошибки. Оружие против призраков — я.

Я перестал слышать голоса, все звуки скрал гул крови в ушах. Совсем мало времени. Совсем мало сил. И очень, очень страшно. Когда-то, я умирал мальчишкой. Тогда я совсем не испытывал страха. Я был ребенком, и мои связи с реальным миром были куда более эфемерными, чем сейчас. Теперь перед лицом смерти я испытывал почти животный ужас.

Сдвинув с небольшого клочка пола мусор, я очертил на линолеуме небольшой круг. Испачканный в крови палец вывел неровную дугу. Ничего сложного, ничего мудреного. Круг — это целое, это мир. Осталось разбить его.

Помедлив, чувствуя, как становятся вялыми члены, я перечеркнул круг ломаной линией, напоминающей молнию, какую часто рисуют дети на своих рисунках. Все.

Я — оружие против призраков. Только я могу восстановить нарушенное равновесие. Я уверен, что если доживу, пойму, почему.

Сейчас надо только выжить.

Кровь остановилась. Гул в ушах медленно стихал и некая, сдавившая сердце сила, вдруг отступила. Мысли стремительно прояснялись и я пополз к выходу. Потом я как-то очутился на ногах и долго спускался по лестнице, мучительно цепляясь за ржавые перила, потом выбрался на улице и долго брел к машине. Устав, сел прямо на тротуар и увидел в конце улицы брошенную машину. Оказывается, мне выпадет случай вернуться. А бензин в баке почти на нуле. Какая жалость.

— Вот он! Я знал! — заорал кто-то и я, вздрогнув, повернулся на голос.

Лысый смешно бежал ко мне, я своей машиной перегородил дорогу и теперь оттуда торопился Лысенко, и кто-то еще стоял у джипа.

— Кыш, баловни! — зачем-то кричал Лысый, смешно переваливаясь из стороны в сторону. — Пошли прочь! Оставьте парня!

Я поднял голову, уже зная, что никого рядом нет. Небо раскалывалось на части. В яркости дневного солнца маслянисто-черная оболочка, невидимая для обычного глаза, треснула, распадаясь на части. Зрелище не для слабонервных. В какой-то момент мне показалось, что вот-вот на землю посыплются черные, ранящие страшнее пули, осколки. Но это был всего лишь обман зрения. На самом деле распадалась ни что иное, как энергетическая структура этого места.

Внезапно воздух вокруг словно пропитался мерцающим серебром, тончайшие кристаллы вспыхивали и гасли, означая рождение и разрушение, высвобождая энергию.

— Девочек … жалко, — пробормотал запыхавшийся Лысый, грузно плюхнувшись рядом со мной на холодный асфальт. — Но все же призракам не гоже пугать живых. Мертвые должны уходить в другие миры.

— Ты знал, — я смотрел на Лысенко и думал, что все это время был слеп. У старого коммерсанта на голове не было ни одного волоса, но он умело наводил морок на глаза тех, кто был рядом. Ах ты, старый козел, ах ты, побитая временем шельма! Да тебе уже лет шестьдесят, не меньше, а все кричали — молодой, преуспевающий!