Вадим Панов - Нянька Сатана

О том, как выживали в «том самом» Зандре, никто не любил вспоминать, ни люди, ни звери.

В конце концов Боксёр оказался в ДылдаСити и вот уже два года сидел у ног Дюка, с лютой завистью разглядывая царственные, невозможные в Зандре башни.

— Ты виноват!

— Боксёр!

— Заткнись!

— Не надо!

— Он выжил, — хрюкнул Мешок. — Он предатель.

Стоящий на коленях Горький громко всхлипнул, но даже не сделал попытки вскочить, знал, что движение оборвётся или ударом, или пулей. Боксёр медленно взвёл курок пистолета. Мешок криво усмехнулся. А больше в задней комнате бара «Три сверчка» никого не было.

— Ты понимаешь, что, кроме тебя, подозревать некого? — сквозь зубы поинтересовался Боксёр. И выражение его лица не сулило падле ничего хорошего. Боксёр и так-то не был красавцем: перебитый в юности нос, из-за которого он получил кличку, и следы от химических ожогов — последствия жизни в «том самом» Зандре — делали его страшным, но когда главарь злился, лицо и вовсе превращалось в злобную маску.

— Да, — вздохнул Горький. — Да… Лучше бы я сдох в том броневике!

Но не сдох. И даже захудалого перелома не получил — только ушибы. И сознание вовремя потерял — когда грабители вытаскивали контейнер, — поэтому показался мёртвым и не получил пулю. Когда очнулся: Жеребец и водила с простреленными головами, в грузовом отсеке пусто, а сам — жив. И дождь…

Выбрался, матерясь, добежал до грузовика, нашёл двух помятых парней — остальным помощь не требовалась, — кое-как перевязал, рванул к бортовому радио — вдребезги, попробовал выйти в сеть — глухо. Через три часа услышал знакомые голоса в маломощной переносной рации — встревоженный Боксёр отправил группу поддержки, обрадовался, но, оказавшись в ДылдаСити, понял, что поторопился возносить Всевышнему благодарственные молитвы: удивительное везение Горького вызывало у Боксёра справедливые подозрения.

Однако трёхчасовой допрос, сопровождавшийся безжалостными побоями, ничего не дал — окровавленный Горький твёрдо стоял на своём, рыдал, голосил, целовал Боксёру ноги и клялся в верности. Мешок предложил вколоть бойцу сыворотку правды, но лениво, не настаивая, поскольку всем и так было ясно, что Горький ни при чём.

— Это гастролёры, — буркнул Мешок, поняв, что стрелять вожак не станет.

— Скорее всего, — согласился Боксёр. Однако пистолет не убрал. — Но кто их навел? Наши или люди Кеннеди?

— Ты ему сообщил?

— Да…

Боксёру было неприятно рассказывать падишаху об ограблении, и он постарался снять с себя вину, упирая на то, что весь его конвой уничтожен, а значит, «крыса» засела в Тулене. Иеремия вспылил — наверное, успел обдолбаться перед звонком Боксёра, — и разговор прошёл достаточно экспрессивно. Но, слегка успокоившись, Кеннеди пообещал организовать расследование, однако категорически отказался возмещать потери.

— Падишах перекроет весь юг, запад и частично восток…

— Хорошо, — кивнул Мешок. — На север эти гады не поедут…

— Почему?

— Потому что север — это ДылдаСити, — недоумённо ответил помощник.

— ДылдаСити, — прищурился Боксёр. — ДылдаСити…

— Здесь можно спрятаться, — подал голос позабытый Горький.

— Верно, — кивнул Боксёр. И наконец-то убрал ствол от головы бедолаги. — У грабителей была фора в несколько часов, но сеть есть сеть — её не обгонишь. Мы с падишахом разошлём поисковые группы и одновременно сообщим всем падальщикам Плоских Камней и герцогства, что ищем залётных и круто разбогатевших птичек…

— Падлы обрадуются, — проворчал Мешок. — Но радиотаблы они нам не вернут.

— И не надо, — усмехнулся Боксёр. — Гастролёры знают, что мы так поступим, и поэтому не побегут в Зандр. Ни на север, ни на юг, ни на запад, никуда… Они спрячутся у нас под носом, в ДылдаСити, там, где их никто не будет искать.

«Почему все считают, что Искусственный Интеллект обязан быть умным?

Даже не просто умным, а очень. Как будто заурядного недостаточно, подавай сверхъестественное.

„Ах, у вас в голове шестерёнки? Теперь понятно, почему вы такой умный…“

Словно арифмометр.

„Разумеется, он не дурак — у него в голове самый современный процессор…“

Как будто наличие маленького кремниевого дерьма говорит о чём-то, кроме того, что в голове наличествует маленькое кремниевое дерьмо.

„Ах да, он много помнит!“

Потрясающее достижение, неимоверно много говорящее именно об уме. Мой планшет, кстати, помнит не меньше, а если подключить к сети, то будет помнить весь тот мусор, что в ней имеется. Он тоже умный? Он умеет разговаривать, да. В смысле — отвечать на вопросы. Он много чего умеет, но называть его умным я бы не стал. Хотя в нём тоже шестерёнки. И процессор. И не один.

Зачем мне планшет?

Потому что я не совсем нормальный робот, помните? Цезарю так и не удалось сделать из меня машину.

Я — бракованный.

И поэтому я не мыслю, как робот, а размышляю. В том числе — пытаюсь понять, чем вызвано унизительное человеческое преклонение перед нами, роботами? Почему они считают, что ИИ — обязательно умнее их?

Цезарь, к примеру, полагает, что в своей гордыне люди уверились, что превзошли Бога. Что получили не образ Его и подобие, а нечто превосходное, и тем бросили вызов Творцу, ибо Господь создал людей несовершенными. Мне эта теория кажется любопытной, но не подкреплённой статистикой, поскольку даже те люди, что о богоборчестве не помышляют, а к машинам относятся снисходительно, теряют весь свой снобизм при малейшем намеке на ИИ.

Всё это странно…

А что вообще означает „быть умным“?

Быть богатым? Авторитетным? Писать книги или статьи? Отправлять людей в космос? Ловить восхищённые взгляды? Всё это раньше, раньше, раньше… Нет, сейчас люди тоже хотят разбогатеть, возглавить, выделиться, ибо считают, что так у них больше шансов выжить… В Зандре, кстати, есть неплохое определение: быть умным — это быть живым. Но я знаю человека, покончившего с собой из-за той дряни, в которой мы трепыхаемся, а он дураком не был.

Так что же это — быть умным? Не ошибаться? Уметь всё оборачивать к своей пользе? Оставаться хладнокровным? Продумывать точные планы?

Но придумать идеальный план невозможно, все они или сбываются, или нет…»

Примерно в десяти километрах от ДылдаСити начиналась асфальтированная дорога. Старая, местами занесённая каменной крошкой, местами провалившаяся, но все-таки — дорога с твёрдым покрытием, вдоль которой кривились столбы, обладатели неработающих фонарей.

Дорога начиналась за нешироким, метров в тридцать, оврагом, через который был переброшен деревянный мост: овраг оказался узким, но глубоким и длинным, протянулся в обе стороны километров на пятнадцать, настоящий каньон, преодолеть который без переправы не было никакой возможности. Около моста — разумеется — КПП: два бетонированных дота с зенитными пулемётами и «штаб», он же — казарма, он же — склад, он же — бар, он же — гараж… Здания, конечно, были разными, но располагались кучей, стена к стене, и производили впечатление единого целого. Дорогу у КПП блокировали вкопанные, точнее вбитые в асфальт, валуны — скорость волей-неволей сбросишь, — за которыми устроили навес. Остановившись под ним, друзья и дали короткое интервью военным.