Эдгар Пэнгборн - Дэйви

— Да святится имя Твое, Господи! И ты был приведен также и к нам, и мы все поможем тебе перестать ругаться и никогда больше не делать этого. Итак, что случилось потом?

— Потом он… умер.

— Ты, действительно, присутствовал при кончине святого?

— Да. Он благословил меня, указал мне снова, где копать и испустил дух… э-э… у меня на руках. — Я посмотрел на густой лес, сдержанно и храбро, и вздохнул: в конце концов, впервые мне приходилось убивать отшельника. — Итак… итак, затем я с трудом вырыл для него могилу и… — я остановился, внезапно почувствовав прилив тошноты, вспомнив дождь и все, что произошло на самом деле. Но вскоре — в таких случаях иногда кажется, что время остановило свой бег — я почувствовал, что солдат (который теперь жил во мне и нигде больше) был бы рад посмеяться там, за моими глазами, вместе со мной над моим дурацким проклятым отшельником, а почему бы и нет? Поэтому я снова был в состоянии продолжать: — Взял то, что нашел там, и ушел, вот и все.

Потом я показал им мой горн, но не осмелился подуть в него вблизи от дороги. Джед и Вайлит были в слишком сильном благоговении, чтобы прикоснуться к нему, но Сэм подержал его в руках и сказал, немного спустя:

— Молодой человек мог бы поиграть на этом.

Позже, во время еды, я спросил:

— В батальоне — не в вашей роте, но среди солдат, которые участвовал в том бою, что я видел утром, — помните ли вы парня, может, лет семнадцати или около того, темноволосого, сероглазого, с мягким произношением?

— Может, с пару десятков, — ответил Сэм, а Джед пробормотал что-то с тем же самым успехом. — Не знаешь его имени?

— Нет. Нашел его после боя, и мы немного поговорили. Ничего не мог сделать для него.

Вайлит спросила:

— Он был сильно ранен? Умер?

— Да. Я не успел узнать его имя.

— Он умер верующим? — спросил Джед.

— Мы не говорили о религии. — Джед выглядел печальным и потрясенным: я сразу не понял почему. — Я не успел узнать его имя.

— Джексон, — позвал Сэм и молча швырнул мне еще один кусок оленины — именно тогда, когда был задан вопрос. Позже, ночью, во время первого караула с Сэмом я, действительно, понял, что подразумевал Джед своим вопросом, и память моего детского обучения навалилась на меня еще одним бременем темноты.

За заветами святой мэрканской церкви, верующий, находясь при смерти, должен сделать то, что священники называют исповедью, если он еще может говорить, иначе навсегда попадет в ад. Если он упустит это из-за боли и беспамятства, присутствующие должны напомнить ему. Мне часто говорили об этом, как и всем детям; почему это не пришло мне в голову, когда солдат умирал? У меня были сомнения, конечно, особенно на счет ада, но…, а что, если ад существует? Все остальные принимают это на веру.

Перед нами горел костерок, а за спиной возвышалась стена оврага. Даже имея Сэма рядом, мне было страшновато видеть, как Джед и Вайлит исчезли в кустарнике, возле которого мы расположились, хотя я знал, что они были недалеко, и, вероятно, не спали. Я представил себе моего сероглазого друга скрюченным в яме с дегтем, мозги закипают в его черепе, что отец Кланс так прекрасно описал; и он выкрикивает мне: «Почему не помог?»

Где-то в болоте слабое кваканье лягушек было таким длительным, что слилось с тишиной; пронзительно кричали квакши, нет-нет, да и нарушали покой голоса сов. Когда, наконец, взошла луна, она была окутана красноватой дымкой, которую мы заметили при заходе солнца, — возможно, это был отдаленный дым от последствий войны. Неожиданно я почувствовал, что в моей голове возник вопрос: А каким образом кто-либо знает об этом?

Сошел ли кто когда-либо на седьмой круг ада и видел собственными глазами, как изменников-супругов вешают за мошонку, чтобы отец Кланс, вращая глазами, потея и вздыхая, мог позже объяснить нам, как это делалось? Откуда в самом деле он знал?

И разве не видел я людей, получавших удовлетворение и власть над другими, просто зная, или делая вид, что они знают то, чего не знают другие? Боже милостивый, да не проделал ли я только что сам такое же надувательство с моим проклятым отшельником?

Мог ли кто-либо доказать мне, что идея о пребывании в аду или на небесах не была лишь грандиозным обманом? Может, при этой мысли я вздрогнул или заерзал. Сэм прошептал:

— В чем дело?

Цвет луны переменился в белый, и стало видно его лицо. Я знал, что он не сделает мне ничего дурного и не рассердится, но, все же, задал вопрос с робостью:

— Сэм, есть ли люди, которые не верят в ад?

— Джексон, ты уверен, что именно этот вопрос хочешь задать? Я не очень-то умудрен в таких делах.

Конечно, мой вопрос был не по существу: дело заключалось в перекладывании на него груза моих тягостных размышлений.

— Видишь ли, Сэм, сам я искренне больше не верю в это.

— Видел много ада на земле, — сказал тот немного погодя. — Но это не то, что ты имел в виду.

— Нет.

— Ну, что касается церкви — я встречал лишь тех, кто действует так, словно хочет верить в это, людей, считающих себя благополучно избранными для царствования небесного. Возьми старину Джеда, ничто не страшит его больше, чем ад. Верит основательно, но сам прекрасно устраивается, чтобы забывать об этом. Есть сомнения, Джексон?

— Да.

Он молчал довольно долго, что побудило меня снова немного испугаться.

— Что касается меня, я всегда имел их… Ты ведь не боишься, что я мог бы сообщить об этом священнику?

— Откуда ты знаешь, что не боюсь?

— Просто знаю — и все тут, Джексон. Во всяком случае, если бы я был на твоем месте, вместо того, чтобы убиваться от мысли, что солдат жарится там из-за непроизнесенных слов, ну, я бы осмелился задать себе вопрос: а что если священники выдумали всю эту чушь, будь она неладна? Итак, он так доверился мне, что я больше не сомневался: мы с Сэмом были ужасными еретиками и с этим ничего не поделаешь. Помню, я подумал: Если бы сжигали Сэма, то должны сжечь и меня вместе с ним. И у меня возникло желание сказать что-либо подобное вслух. Но потом мне пришло в голову, что ведь он знал так много моих мыслей, безо всяких усилий с его стороны, и, вероятно, не пропустит и эту.

То, о чем я написал до сих пор, произошло в течение нескольких дней в середине марта. К середине июня мы находились всего лишь на несколько миль дальше, так как нашли славное место, где прожили отшельниками три месяца. Там окончательно зажила рана на Сэмовой голове после причинявшей беспокойство инфекции. Мы бездельничали, а я преодолевал первые этапы обучения игре на золотом горне. Мы вели длительные беседы и строили тысячу планов, а я тем временем взрослел.

Нашим жилищем стала прохладная широкая пещера на склоне горы, чем-то похожая на мою, там, на Северной горе, но эта находилась низко на скалистой стене, на четырнадцать футов над уровнем земли. Из нее мы не имели дальнего обзора, но глядели на расположенный ниже лес, как в обширную и тихую комнату. Пещера была затенена от полуденного солнца, и никакого поселения не было поблизости, чтобы беспокоить нас. Для изучения окружающей местности надо было лишь взобраться на ближайшую сторожевую сосну и глянуть оттуда. С высоты я никогда не видел людей, за исключением струек дыма от уединенного сельца в шести милях к востоку. Северо-восточная дорога лежала в двух милях по другую сторону от этого села, названия которого мы так и не узнали. Это не был Уилтон Вилидж — мы проскользнули мимо него, прежде чем случайно наткнулись на нашу пещеру.