Максим Далин - Дочки-матери

Даже Дождь. Он вел себя вовсе не как победитель.

Так что ребята принесли из своих машин спальные мешки и кое-как устроились в каюте и в ближайшем к ней отсеке. Бриллиант и Череп привели сюда Гада, Гада знобило, он дремал на ходу — и мы его устроили на моей койке.

А мы с Котиком устроились под распределительным щитом. Мы думали, никому до нас дела не будет, потому что никому нас отсюда не видно — но мы только один раз поцеловались, и на нас сразу зашипели из всех углов, что мы — извращенцы несчастные, сами не спим и другим не даем.

Целоваться мы перестали, но спать все равно не выходило. Котик мне сказал на ухо:

— Знаешь, что я думаю? Если в мире есть кислород и водород, значит, и вода должна быть.

— Хорошо, — говорю тихонько. — Вода — это хорошо.

— Луис, — шепчет, — я не об этом. В мирах, где есть вода, есть и жизнь. Закон.

— Здорово, — говорю.

— Луис, — шепчет, — я тебя умоляю! Какая это жизнь, а? Ты можешь себе представить?

— Мы, — говорю, — пока ничего не видели. Бактерий — вирусы засечь нечем, а больше ничего в этом пекле нет. Даже насекомых. Может, тут дальше вирусов и не идет.

— Угу, — шепчет. — Тех самых, которые превратили мусора в мумию.

— Ладно, — говорю. — Давай спать.

Котик меня обнял, уже не для поцелуев, а как человека рядом, когда кругом для людей все очень плохо, и я обняла его в ответ, и мы задремали.

Сквозь сон я услышала, как Череп пошел в гальюн.

И потом — как в отсеке около гальюна что-то грохнулось. Да так, что я испугалась за Черепа. Если это он упал в темноте, так и покалечиться недолго.

Я тихонько встала и включила аварийный свет. И увидела, что Череп сидит на полу и нервно хихикает, а лицо у него белое-белое, без кровинки, и зрачки широкие.

Я к нему подошла и подала руку. Он за нее уцепился и встал.

Я говорю:

— Ты не ушибся?

А он так и держит меня за руку. И говорит:

— Ты, Луис, нормальный парень. Я всегда знал, что ты — нормальный парень. Ты же веришь, что я ничем не закидывался сегодня, да?

— Да, — говорю. — Никто не пил, не курил, жвачки из мира Бриллианта не жевал и уколов себе не делал, кроме лекарств без побочных эффектов. А что?

Он захихикал, а глаза по-прежнему испуганные — и говорит:

— Вот видишь, я сухой, мозги в порядке. Я же не сумасшедший, правда, Луис?

Я говорю:

— Конечно, нет. Череп. Сумасшедший никогда не будет в себе сомневаться. Ты в порядке.

Тогда он взял меня за другую руку и говорит шепотом, как умеет только он — с невеселой такой улыбочкой:

— Луис, я только что вроде как Чамли видел.

Меня как током ударило. Я глажу его руки и говорю:

— Тебе показалось. Ты в порядке, но мы устали. Ты просто дремал на ходу. Бывает, знаешь.

А он улыбается и мотает головой.

— Нет, Луис, — говорит. — Я не спал. Я очень хорошо видел. Он из вашей рубки вышел, прошел вдоль всего отсека и вышел сквозь стену.

— Конечно, — говорю. — Конечно, тебе показалось. Люди сквозь стены не ходят.

Он хотел засмеяться, но удержался и фыркнул. Наверное, он понимал, что смеяться, в сущности, тут не над чем, но у него была привычка смеяться по всякому поводу, и он ничего с собой сделать не мог.

И он говорит:

— Люди-то не ходят, Луис. А привидения — еще как. Чамли же мертвый — тело у него в песке лежит закопанное, а душа бродит повсюду. Вот найдет Дождя и покажет ему козью морду.

Я про себя говорю: «Мать преблагая, пречистая, заступница, спаси нас и сохрани», — а вслух:

— Слушай, Череп, привидений не бывает. Тут, наверное, все-таки есть в атмосфере какая-нибудь гадость, проверяли-то небрежно… Ты только, — говорю, — никого не суети и не пугай, ладно? Всем и так плохо.

Тут он все-таки хохотнул. И говорит:

— Кого мне пугать! Некого мне пугать! Все и так в курсе.

Я обернулась. Вижу — в дверях отсека Козерог с Дождем стоят, Рыжий сидит на трубопроводе, а под щитом — Котик. И все слушают. И у Дождя лицо серое, шипы в носу — как рожки у улитки, а на виске — капля пота, хотя в звездолете и не жарко.

И я поняла, что Гад и Фэнси с Бриллиантом тоже узнают, только завтра. Кто-нибудь им непременно расскажет. Теперь уж нечестно не рассказывать тем, кто проспал.

Не по-товарищески.

И тогда я говорю:

— Вы что, верите в привидения? Вы, пилоты звездолетов, жители цивилизованного мира, физику знаете, анатомию — и в привидения верите?

Котик кивнул и вздохнул. А Козерог говорит:

— У Черепа с головой все в порядке. Как можно не верить в факт?

Я говорю:

— Это не факт, а галлюцинация. Вот если бы мы все его видели…

Дождь говорит:

— Я бы лично обошелся.

А Череп вскинулся:

— А тебя лично никто не просил стрелять в нашего товарища! Кто ты такой ваще! Он тебя где-то подобрал, блин, взял на дело — а ты, сука, его макнул за это, да?!

Дождь переменился в лице, но я уже знала его приемчик и схватила его за руку с пистолетом. И Козерог с Рыжим тут же взяли его на прицел. И он закричал:

— Вы все тут против меня, да?!

Тогда я говорю:

— Ребята, знаете, что? А если тут есть какая-то неприхотливая жизнь, невидимая простым глазом? И она так защищается: заставляет своих врагов разными способами друг друга убивать?

Эти слова их, как будто, чуть-чуть отрезвили. Лица у них сделались не такие бешеные. И я говорю:

— Ребята, вы же знали Чамли. Он со всеми своими пилотами обращался, как с крепостными. А Дождю и так плохо в этом климате, он сам по себе неадекватен немножко. Он дома не стал бы стрелять, нет. Он бы просто ушел. А тут ему и уйти-то некуда было…

Тут я увидела, что Дождь кивает, и руку он перестал вырывать. И мои старые товарищи убрали пушки.

Я говорю:

— Ребята, нам всем поспать надо. Мы все устали. Завтра будем вообще никакие, а это плохо. Кто знает, что тут завтра может случиться. Давайте поспим, а? Может, травничек заварить, чтоб нервы успокоить?

Рыжий проворчал, что ему лично требуется не травничек, чтоб нервы успокоить, и все с ним согласились, но у них все-таки хватило здравого смысла не пить яда в создавшейся ситуации. А то, как Козерог сказал, в следующий раз кто-нибудь увидит мертвого хитшанина, разгуливающего с маленькой полосатой улыбающейся медузой на поводочке. И мы выпили травника по старому мортисянскому рецепту, благо я еще на Мейне запаслась компонентами. Организмы у нас всех оказались совершенно разные, потому что Козерог с Черепом почти ничего не почувствовали, почти как мортисяне, только полегчало, зато Дождь и Котик уснули, где сидели, даже не допив, а Рыжий еле доплелся до постели. А мы втроем некоторое время сидели без света и пытались рассказывать шепотом забавные истории.

А снаружи по черной пустыне, без луны и почти без звезд, все проходили какие-то зеленоватые отблески, будто кто шарил по песку поисковым прожектором. Это было неприятно и непонятно. Мы тогда включили свои наружные прожектора поярче — и стало ничего не видно. И мы решили, что со всеми здешними нехорошими чудесами завтра разберемся, и тоже легли спать.