Харитон Мамбурин - Рыцарь в клетке

— А теперь… — процедил я, дождавшись, пока полные слез, ужаса и боли голубоватые глазки вновь уставятся на меня, — …я проведу с вами, сэр Феррерс, урок истории. Он называется «Что такое Конкордат Заавеля»…

Левой. Правой. Левой… правой. Сено-солома. Сосредоточиться. Еще. Еще сильнее. Держать себя на пределе концентрации.

Левой. Правой.

Шагать. Так просто и так невыносимо сложно. Шагать разумом. Переставлять ноги аурой.

Вперед и только вперед. Я должен шагать, не затрачивая ни малейших усилий, автоматически точно так же, как делаю это своими собственными ногами.

Я — не хороший человек, с какой точки зрения не посмотри. Если взять нормы того, старого мира, 2020-го года той Земли, оставшейся в глубине эонов, то меня можно окрестить массой нелестных терминов. Злодей, демонолог, убийца, вор, рабовладелец и помещик, полностью плюнувший на идеалы равенства и братства, что есть единственный путь развития для разумной цивилизации. По убеждению некоторого количества людей. Хапуга, моральный урод, зарвавшийся сопляк, дорвавшееся до власти ничтожество. По убеждению всех остальных.

Нормы этого мира отнеслись бы ко мне чуть мягче. Подходящими эпитетами были бы «выскочка», «убийца», «хитрый и наглый отморозок».

Последнее я бы принял за комплимент.

Левой. Правой. Повторить. Еще и еще. Пусть идут часы, пусть резервуар с водой почти пуст, пусть я пропотел как последний грузчик, но надо идти.

Тем, из прежней жизни, рафинированным, «цивилизованным», потрясающим смартфонами и приучающим себя к мысли, что мир без выдающихся личностей — это норма, я бы послал ко всем чертям, благо дорогу знаю наизусть. Быть тем, кем являются они — чрезвычайно просто. Живи тихо, плати налоги, не нарушай закон, засунь свое мнение поглубже, подчиняйся всему, что назовут демократией. Умри без проблем, породив следующее поколение налогоплательщиков.

Широкая ниша. В неё входят все, от бомжа до видного предпринимателя, могущего позволить себе с пяток машин и отдых два раза в год на премиум-курорте. Падение, взлет, равномерный полёт — всё допускается, потому что все эти люди безлики. Один пропадет, на его место встанет другой. Требования к ним минимальны, жизни их мимолетны, имена их… не важны никому. Простая жизнь простых людей.

Дорвавшись до власти, такие люди первым делом задаются вопросом, как снять с себя ответственность за злоупотребление ей. Как не смешно это звучит, но им нечего терять кроме своей жизни, богатства и семьи. Что в итоге? Система, призванная регулировать всё с помощью капитала и закона, была настолько «мутной водичкой», что с нее кормились все и вся, от инспектора дорожной полиции до министров. Эксплуатация системы в своих интересах стало… достоинством.

Разумеется, люди не особо меняются от мира к миру, здесь происходит то же самое. Но гораздо реже, потому что многие из власть предержащих должны следить за чистотой своего имени, не допуская даже подозрений на свой счет. Сословное разделение — меч обоюдоострый, потерять можешь куда больше, чем какую-то жизнь.

Распаленный мыслями, я шагаю, еле успевая шептать «левая-правая». В глотке пересохло как в пустыне, но тело и разум наконец-то вошли в ритм.

Сложно быть хорошим человеком, особенно после того, как тебя предала страна и твоя собственная семья. Знать, что растили на убой, готовя тебе участь в разы более худшую чем смерть. Понимать, что ты сидишь в клетке, размером с целую страну, с запущенными в нее бешеными крысами, сходящими с ума от одного только слова «волшебство». Добросердечие, чувство справедливости, желание напричинять блага окружающим и цивилизации в целом — недостижимая роскошь. Или глупость.

Я отдавал себе отчет в том, что среди всех людей, погибших от моей руки или по моей же вине, виновным можно было бы считать лишь одного главаря якудзы, да и то потому, что тот обнаглел сверх всякой меры. Все остальные — бандиты, гвардейцы, убийцы, охранники сестры… все они против меня лично ничего не имели. Большинство из них просто исполняло свой долг, да и то, по отношению к совершенно другим людям.

Вина? Нет, не чувствую. Если у кого-то со мной проблемы, попробуйте меня пристрелить.

Люди — мастера лицемерия и самооправдания, способные на невероятные достижения во имя желания обелить себя. Это не удивительно, учитывая, что не только своя шкура ближе к телу, но также и то, что в этой самой шкуре никого кроме нас нет. Обычно. Эмберхартов не касается, но я сейчас думаю обо всех скопом. Проделав что-либо сомнительное, хомо сапиенс начинает искать себе оправдание, если у него есть совесть. Если же последнего в организме мало, то он просто плюёт на последствия и чужое мнение. Большинство известных мне моралистов ни разу в жизни не стояли ни перед сложным выбором, ни перед возможностью откусить жизненных благ, пожертвовав своими убеждениями. Именно убеждениями , потому как воспитать полноценные принципы жизнь им просто не дала.

Я не хороший человек. Я — Алистер Эмберхарт, чья сила, воля, воспитание и происхождение с легкостью сожрали, переварили и впитали то аморфное, но богатое знаниями создание, чье имя и фамилию я не собираюсь вспоминать. Именно потомок английского лорда нажимает на спусковой крючок, рискует жизнью ради чести, смотрит в глаза демоническим созданиям, пытает сестер и бывших телохранительниц.

…а еще урабатывается едва ли не насмерть, пытаясь научиться с первого раза управлять доспехом.

На последнем издыхании я доковылял до места отдыха, встав на нем определенным образом. Зажужжала лебедка, щелкнули захваты, короб ЭДАС-а с вкусным чавканьем отсоединился, позволяя мне распахнуть доспех и выползти наружу. Осуществив давно желаемое, я уперся рукой в стену, жадно глотая свежий воздух.

— Воды, милорд?

Желание причислить дворецкого к лику святых было тут же смыто сухим тоном человека, которого я здесь увидеть не ожидал никак.

— Что же, Эмберхарт-сан, я рад видеть, что времени вы не теряете.

— Итагаки-доно, добро пожаловать ко мне домой.

Поклон получился отвратительным, но генерала это не смутило, как и запах, исходящий из нутра раскрытого доспеха. Цуцуми подошел вплотную к стоящему на стенде СЭД-у, принявшись пристально разглядывать внутренности «Свашбаклера».

— Вы уверены в том, что оттачиваемые на нем навыки подойдут для работы с «Паладином»? — наконец спросил он.

Я, закончив пить и обливаться остатками воды, принял у Уокера сигарету, закурил от зажжённой им же зажигалки и смачно затянулся.

— Безусловно, Итагаки-доно. Этот провалившийся прототип использовался как тренировочный доспех для обоих сыновей Его Величества Генриха Двенадцатого. Питаю подозрение, что столь шикарным подарком лично мне король попытался компенсировать низкое качество присланного пилота. Либо… наоборот.