Анджей Савицкий - Апозиопезис

Из отверстия вырвались клубы пара, в который Бурхан вошел первым. Алоизий пропустил хозяина, после чего, склонившись, и сам втиснулся в проход. Все трое очутились на верхней площадке лестницы, ведущей в подвалы. Турок щелкнул пальцами, и в отверстиях, расположенных вдоль стены, загорелись огни газовых ламп. Данил осмотрел изнутри паровой механизм, обслуживающий скрытые двери, и удивленно хмыкнул. Похоже, Бурхан любил технические новинки и частенько вкладывал в них средства. Быть может, не поскупится он за идею относительно транспортировки. Когда замешательство с неоправданным обвинением в шпионаже наконец-то закончится, пригодится каждая копейка. Ну а если обвинение все так же будет оставаться в силе, сотрудничество с турком может оказаться единственным способом скрыться из Варшавы.

Все трое спустились вниз, где в очередной двери стоял могучий толстяк, словно две капли воды похожий на встреченного наверху Ферди. В руках у него была короткая плетка, в ремешок которой на конце был вплетен деревянный шарик. Он склонился перед Бурхан Беем и пропустил прибывших с хозяином дальше.

Похоже, что этот подвал помнил еще времена шведских войн. На старинных каменных стенах выступали капли воды. Сырой воздух был пропитан запахами сгнившей древесины, земли и страха, откуда-то тянуло неприятным холодком. Ряд овальных пещер, исчезающих далеко в темноте, должно быть, раньше служил для сохранения запасов пищи или бочек с вином. Теперь же каждую пещеру запирала железная решетка, за которой жались по две-три молодые женщины.

Данил остановился будто вкопанный, несмотря на прохладу, чувствуя волну расходящегося в груди жара. Алоизий высился за ним словно статуя. Громадная ладонь негра опустилась на плечо хозяина, как будто бы джинн хотел остановить Данила или же только успокоить. На него самого вид мрачной тюрьмы не произвел особого впечатления, народы Востока относятся к женщинам по-иному, чем европейцы, и единственное, что Алоизий почувствовал, это туманные воспоминания давних времен.

— Что это вы так побледнели? — Бурхан Бей не расставался с трубкой, вот и сейчас он пыхнул ее ароматным дымом прямо в лицо Довнару. — А вы чего ожидали? Что я вывожу из России незаконно медвежьи шкуры и лесной мед?

— Работорговец… — процедил инженер.

— А вы за словами-то проследите, — возмутился турок. — Не забывайте, что слова могут больно ранить. Моя же благородная профессия — это еще семейная специализация. Род Бурханов торгует живым товаром уже несколько поколений. И не надо корчить подобные мины. Скрежет зубовный и фырканье ничего особо не изменят. Вот сейчас тут вы надуваетесь и шипите, а если я скажу, что предлагаю увеличить в десять раз начальную сумму, сразу разговор будет другим. Пятьдесят тысяч за одну только идею. И что? Не лучше? Эх, ханжество христианского мира…

— Вы похитили этих несчастных женщин? — рявкнул Данил, глядя на перепуганную девочку, прижимающуюся к не сильно старшей подруге. Обе были красивыми, а кроме холода и испуга, похоже, их ничего не беспокоило.

— Не всех, — пожал плечами Бурхан. — Вон те две сами согласились поработать за границей. Их наняли в качестве гувернанток и сиделок, некоторых — в качестве кухарок, остальных — служанок и уборщиц. И так оно на самом деле и будет.

Доберутся до Константинополя, где их продадут турецким вельможам и богачам. Там они очутятся в гаремах, то есть, домах для женщин, где они станут заботиться о детях, которых родят, учить их и вести достойную жизнь, соответствующую всякой женщине. Все они родом из бедноты. Что ожидало бы их в Варшаве? Сами ответьте.

— Публичный дом, воровство или работа на фабрике, — ответил Алоизий, опередив Данила.

— На фабрике сигар или в швейной мануфактуре, по четырнадцать часов в день, за пять, возможно, десять рублей в месяц, — прибавил Бурхан. — Хватит на кусок хлеба и угол в какой-нибудь холодной норе. Все шансы найти хорошую партию и выйти замуж за джентльмена с приличным доходом — на грани чуда. Женщина в Польше, России или Германии может самостоятельно зарабатывать только блядуя, либо пахать как лошадь за несчастные гроши. Без каких-либо прав и шансов на достойную жизнь. В Константинополе же они станут женами влиятельных и богатых господ, их жизнь будет настолько изобильной, что они о такой и мечтать не могли. А самые красивые могут очутиться в гареме даже самого султана! Вы понимаете, что это означает? Каждая из них может сделаться женой падишаха. И если глаз султана на ней и не задержится, все равно, ее обучат и выдадут за кого-нибудь из гвардейских офицеров.

— Но ведь они этого не желают… — возразил Данил. — Вы их похитили, держите за решеткой…

— Да хрен там! — разозлился Бурхан и начал стучать трубкой по решетке, чтобы высыпать пепел. — Они и сами не знают, чего хотят, глупые же бабы! Ведь потом еще благодарить меня будут. Их ждет такая роскошь, которую в Варшаве они никогда не дождутся. Солнце круглый год, драгоценные подарки от любящего мужа, самые лучшие одежды, дорогие благовония, каждодневное купание в бане, сон на шелках и атласе, свежие фрукты, возможность целый день валяться кверху пузом. Этого мало? Я освобождаю их от бедности, холода, голода, польско-российской безнадеги. Да я даю им шанс на лучшую жизнь! А вы называете меня работорговцем и контрабандистом!

Бурхан Бей театрально всплакнул и отвернулся, чтобы вытереть слезы рукавом. Данил почувствовал, что свалял дурака. Он глядел то на трясущихся от ужаса девушек, то на оскорбленного турка… и метался в сомнениях.

— А ведь польки уже не раз попадали в турецкие серали [55], — тихо произнес Бурхан. — И я не знаю ни единого случая, чтобы они сами бежали или же хотели вернуться домой. Вовсе даже наоборот; бывало, что в Турции им везло, они становились самыми важными в Империи женщинами. Самая знаменитая султанша, жена падишаха Сулеймана Великолепного, которую называют Роксоланой, на самом деле звалась Анастасией Лисовской и родом была родом с польской Червонной Руси. Ее тоже захватили силой в ясырь, а она сделалась одной из могущественнейших женщин на свете, влияла на политику Империи, стала матерью очередного султана, так что, благодаря ей, в жилах повелителей из династии Османов течет и польская кровь.

— Полмиллиона рублей, — отозвался Алоизий. — Можно и в золотых лирах. А Данил через несколько дней разработает способ надежной и бесплатной доставки девушек до самого Константинополя.

— Сумма слишком уж большая, — заикнулся Бурхан.

— Ты же сам говорил, будто бы польки являются превосходным, чрезвычайно ценимым товаром, — возразил на это джинн на превосходном турецком языке. — И это не изменилось за сотни лет. Ты погляди на этих красоток. Волосы золотистые, яркие голубые глаза, кожа — что твой алебастр, ну а бедра, груди, фигура! Тонкость и решительность! Стиль и влечение. Каждая из них родит по десять детей, и все рано сохранит силу и красоту. Не то, что худосочные гречанки, тощие египтянки, злорадные армянки и взрывные грузинки. Польки всегда были в цене. За этот товар ты возьмешь состояние, и разойдется он сразу же. И ты прекрасно о том знаешь!