Анджей Савицкий - Апозиопезис

Она двинулась. Раз, два и… Уже напряглась, чтобы прыгнуть, но в тот же самый миг турок раздвинул полы халата и вытащил многоствольный револьвер. Шесть стволов «перечницы» уперлись в грудь девушки. Хотя оружие было и старомодным, и точностью не страдало, с такого расстояния промаха просто не могло случиться. Генриетта не знала, что делать.

Этого мгновения хватило, чтобы Ферди схватил ее за волосы и потянул назад. Он резко дернул, чуть ли не свернув ей шею, повернул девушку к себе лицом и другой рукой отвесил две быстрые пощечины. На мгновение Генриетта утратила зрение. Лапища евнуха весила с пару пудов и обладала мощностью парового молота. Несмотря на всю химико-биологическую поддержку, несколько секунд пруссачка совершенно не понимала, что с ней происходит. Она почувствовала лишь сильный рывок, когда за горло ее схватил взбешенный Хакки. Но чувство зрения вернулось к Гене лишь тогда, когда витринное стекло посыпалось с грохотом.

Звон разбитого стекла и треск дерева потрясли всем домом. Прижавшиеся по углам девицы пискнула как одна. Могучий металлический корпус, дымящийся струями черной эктоплазмы, влетел в магазин, давя ценные инструменты, а само помещение превращая в свалку.

Трое джентльменов, выглядывающих из-за борта Навозника, увидали окровавленную, практически потерявшую сознание Генриетту, которую избивали два громадных толстяка. Данил с ужасом понял, что они приземлились в магазине Бурхан Бея, которому он собирался Навозника продать. Он намеревался получить огромные деньги, семьсот тысяч рублей. Но откуда, как будто это могли знать все демоны астральной плоскости, здесь взялась Геня? Почему эти два чудовища пытаются ее забить насмерть?

Но времени на раздумья просто не было. Кусов уже перескочил через борт панциря и мчался спасать убиваемую девушку. Алоизий, не раздумывая, бросился ему на помощь. Данил на минуту остался сам, совершенно потерявшись в столь абсурдной ситуации. Громадная куча денег уходила из-под его носа! И что подумает о нем Генриетта? Нужно было немедленно заткнуть рот Бурхан Бею, чтобы тот не разболтал, будто бы инженер вступил в договор с работорговцем. Панна фон Кирххайм строго соблюдала заповеди морали, и сама по себе была без страха и упрека. И никогда уже не заговорит она с человеческим отбросом, который устраивает шахеры-махеры с мучителем женщин. Она окончательно оттолкнет его и будет презирать. А вот этого Данил бы не пережил.

Взгляд инженера заметил крадущегося вдоль стенки Бурхан Бея. В руке турок держал шестиствольный револьвер, из которого целился в сражавшихся.

Тем временем, полковник схватил свалившуюся на пол виолончель и, используя ее в качестве тарана, атаковал Хакки. Евнух отклонился и нанес жандарму удар кулаком, который разминулся с головой офицера буквально на волосок. Алоизий же подскочил к Ферди и стиснул свои громадные черные пальцы на шее толстяка. Тот ответил тем же самым, презрительно при этом усмехаясь. Ведь он прославился как самый лучший душитель во всем Константинополе!

Генриетта сползла на пол, невидящими глазами разглядывая разгромленный торговый зал. Словно в тумане увидела она нацеленные в себя дула старинного револьвера. Работорговец целился в нее с мрачной и злой миной.

Бурхан Бея охватила ярость. Только что он утратил прикрытие для своего приносящего богатства делового предприятия. Все возвышенные планы, все прекрасные мечтания о спокойной старости в богатстве и разврате развеялись дымом. И теперь он собирался отплатить за это всем им, а особенно — той бешеной сучке, которая и навлекла на него все несчастья. И ему было плевать на то, что при этом может ранить своих помощников. Бурхан потянул за курок.

Данил прыгнул мгновением раньше. Приземлился он на полпути между девушкой и турком. Прогремел первый выстрел, а за ним и остальные. Клубы дыма окутали лицо инженера. Укусы горящего пороха были ужасно болезненными, тем более, что чуть ли не весь он попал в лицо. Первая пуля попала ему в грудь, очередная свистнула рядом с ухом. Три следующие чмокнули где-то рядом с сердцем, из-за чего все тело Данила сотряслось.

Он бы пал трупом на месте, если бы имел сердце, а не механическое устройство с шестеренками и стеклянными насосами, дополнительно защищенными бронзовой дверкой. Свинцовые пули с металлическим гулом расплющились на бронзе, не причиняя инженеру ни малейшего вреда. Данил схватил револьверные стволы и потянул их вверх, желая вырвать оружие из руки турка, но тот уперся и даже попытался освободить свой старинный смертоносный аппарат. У него оставалась одна пуля, которую он намеревался влепить поляку прямо в лоб.

А рядом Алоизий сцепился с Ферди. Великаны душили друг друга с истинной страстью, напрягая мышцы и сопя через нос. Евнух быстро сориентировался, что имеет дело с достойным противником, которому не удастся свернуть шею, а мышцы шеи у этого противника прямо из стали. Он ударил его коленом в промежность, но попал в бедро. Его ладони уже начали скользить на поту крови негра, сочащейся из многочисленных ран от укусов. Вдруг Алоизий ухмыльнулся и дохнул в лицо противника дымом и струей песка. Ферди взвизгнул от изумления, только сейчас поняв, что имеет дело с демоном. Теперь он уже не пытался атаковать, желая лишь освободиться от захвата проклятого существа. Он схватил негра за запястья и попытался их выворачивать, испытывая все больший страх. Алоизий оскалил зубы и усилил нажим.

Тем временем, полковник Кусов, вместо того, чтобы атаковать, пытался остаться в живых. Хакки наносил ему удары кулаками, каждый удар можно было сравнить с пушечным выстрелом. Громадная лапа толстяка несколько раз задевала лоб жандарма, из-за чего тот чуть ли не терял сознание. Офицер все еще размахивал неудобной виолончелью, пытаясь надеть ее на башку евнуха. Толстяк попал по инструменту кулаком и полностью разбил резонансный корпус и при оказии порвал все струны. Полковник споткнулся и упал на колени. Он вывернул разгромленную виолончель и сделал классический выпад, вложив в него весь своего тела. Опорный стержень длиной в локоть вошел в живот турка до упора. Хакки только пискнул и отступил на шаг, вырвав виолончель из рук полковника. Он упал на пол, прижимая изуродованный инструмент к телу, как бы желая хоть таким образом задержать уходящую жизнь.

А радом Алоизий склонился над стоящим на коленях Ферди. Лицо у близнеца Хакки было багровым, язык вывалился на всю длину. Его глаза уже подернулись мглой, защита его делалась все слабее. Евнух уже намочил штаны, мышцы сфинктера в агонии отпускали. Джинн то скалился, то облизывался. Как давно не убивал он людей! Он уже и начал забывать, насколько это приятное дело, как сильно радует оно черное, демоническое сердце.