Кэтрин Эддисон - Гоблин – император

— Мы подумали, что не нашему лорду-канцлеру и не нашей невестке решать, годимся ли мы быть Императором. Жизнь или смерть Идры зависела от нашего решения, и мы чувствовали, что должны говорить с ним. Мы ожидали… — Так чего же он ожидал? Теперь он даже не был уверен; тот холодный подвал казался далеким и нереальным, как сон. Он позволил рукам упасть на колени, вслед за ними опустились плечи. — Мы ожидали, что умрем.

Майя услышал шум за спиной, но не оглянулся, чтобы посмотреть.

— Что бы ни случилось, мы хотели, чтобы Идра знал. Но мы не ожидали, что он бросит вызов матери.

— Вы могли бы подписать документы на отречение?

— Да, — мрачно сказал Майя. — Если бы пришли к этой мысли, то да. Мы не могли бы ввергнуть наш народ в гражданскую войну, если бы не были уверены… — Он замолчал, но слишком поздно.

— Не уверены, Ваше Высочество?

— Мы считаем, что наше правление для Этувераца лучше, чем регентство во главе с лордом Чаваром, но что, если мы не правы? Что делать, если мы ведем нашу страну к хаосу и катастрофе? Разве мы имеем право навязывать нашу волю тем, кто не желает этого?

— Вы единственный из оставшихся в живых сыновей Варенечибела Четвертого, — сказал Совар. — Это не что иное, как закон, Ваше Высочество.

— Мы не думали, что можем быть уверены в чьей-либо поддержке, — сказал Майя. Он был уверен, что это Бешелар за его спиной скрипит зубами, как крокодил. Майя сосредоточил свое внимание на Соваре. — Переворот возглавили самый важный из наших министров и член нашей семьи, а помогал им один их наших нохэчареев.

— Да. Мы понимаем. — Совар немного помолчал. — Ваше Высочество, вы рассердились?

— Мы были в ярости, — сказал Майя и устыдился тому, как легко эти слова сорвались с его языка. — И страдали от мысли о предательстве, хотя, возможно, это было глупо с нашей стороны.

Брови Совара дрогнули.

— Если лорд Чавар не хотел служить вам, ему уместнее было бы уйти в отставку. — Он неловко кашлянул в кулак. — Многие члены вашего правительства чувствуют себя обманутыми, Ваше Высочество.

— Действительно? Спасибо. — Он был слаб и глуп, но старался делать все, что мог. — Мы действительно очень сердились. Сейчас мы пытаемся простить, но находим, что это трудно.

— Что бы вы хотели сделать с теми, кто обидел вас?

— Мы не знаем, — устало сказал Майя. — В любом случае, это будет не наше решение.

— Да, Ваше Высочество. Но мы не спрашиваем, что вы с ними сделаете на самом деле.

— Вы задаете опасные вопросы, Мер Совар.

— Ваше Высочество, — возразил Совар с живостью, которая, возможно, граничила с нетерпением, — наша задача как можно точнее свидетельствовать от вашего имени, потому что есть вещи, которые вы, как Император Эдрехазивар Седьмой, не можете сказать перед судом. Это предназначение Свидетелей — говорить за тех, кто не может сказать сам за себя.

— И вы должны говорить только правду, — сказал Майя.

Эта горькая мысль его даже позабавила.

— Да, Ваше Высочество.

— А если мы скажем, что жаждем их смерти? Такой медленной и мучительной, насколько это возможно?

Совар не отвернулся.

— Это правда?

— Нет, — ответил Майя.

Слабый. Глупый. Он скрестил руки на коленях, чтобы удержаться от желания потереть глаза.

— Мы даже не желали смерти Дажиса, а ведь он предал нас… особенно больно.

— Вы хотели бы избавить их от наказания?

— Нет, — признался Майя, и некоторое время боролся с собой. Совар ждал. — Сокровенным и тайным желанием нашего сердца, которое вы просите обнажить перед вами, является изгнание. Мы хотим изгнать их, как были изгнаны сами, в холодный и одинокий дом под опеку человека, который ненавидел нас. Пусть они почувствуют себя в ловушке, как чувствовали мы целых десять лет.

— Вы считаете это справедливым, Ваше Высочество?

— Мы считаем это жестоким, — сказал Майя. — И мы не можем считать жестокость справедливой. Теперь мы закончили, Мер Совар?

Совар ответил ему долгим задумчивым взглядом.

— Ваше Высочество больше ничего не желает добавить?

— Нет, благодарим вас, — сказал Майя, и Совар, поклонившись, не спеша направился к двери.

Аккуратный, точный и беспристрастный свидетель слабости Императора, он не осуждал Майю; он уносил это бремя тьмы под своим великолепным париком, но не отягощал им свою душу. Майе оставалось только сожалеть, что он не может сделать то же самое.

Единственным событием, которое Майя мог назначить и проконтролировать до начала зимних праздников, было выступление Гильдии часовщиков Чжао перед Коражасом. Большинство висящих над его головой проблем не зависели от его воли (и не было ни строчки от Тары Селехара после его стремительного отъезда на север), но эта презентация, по крайней мере, была вполне осуществима, после чего Коражас получал как минимум две недели на обдумывание, прежде чем приступить к обсуждению и голосованию. Конечно, его контроль был скорее иллюзией, тем более, что он ничего не исполнял сам, а лишь высказывал свои пожелания Цевету, но это было лучше, чем закатывать истерики или впадать в демонстративную депрессию, чего вполне можно было ожидать от юного Императора, пережившего столь тяжкое потрясение.

На самом деле, даже то, что Коражас перестал упираться и все-таки предоставил аудиенцию Гильдии часовщиков «за день до назначенного прибытия Великого Авара Баризана» было результатом огромного количества подталкиваний и напоминаний. Совет прелатов до сих пор не выбрал нового Свидетеля епархии. Новый Свидетель казначейства по меркам Коражаса был слишком молод, и казалось, что должно пройти не меньше трех-четырех лет, прежде чем он обретет достаточно уверенности, чтобы открыть рот в совете. Майя почти сожалел о лорде Беренаре, которому еще ни разу не удалось вынырнуть из пучин канцелярии, но пришлось напомнить себе, насколько сильно он хотел видеть Беренара во главе своего правительства.

Вот и не жалуйся.

Гильдия часовщиков Чжао снова была представлена Мером Халежем и Меррем Халежан, но на этот раз усиленная (или поддержанная, Майя не мог определить сразу) еще одним человеком старше Халежа, с большими серебряными часами на поясе. Даже когда он выпрямился после поклона Императору, его плечи остались сгорбленными. Он был представлен как Дашенсол Евет Полшина; Майя не знал, насколько высоко его положение в гильдии, но некоторые члены Коражаса многозначительно переглянулись, как будто присутствие Дашенсола Полшина убедило их в том, что им придется потратить свое время не на «воздушные замки Императора», как красноречиво выразился лорд Пашавар.

И когда Император официально пригласил часовщиков начать презентацию, именно Дашенсол Полшина выступил вперед. Он отвесил глубокий официальный поклон Майе, затем поклонился менее глубоко по очереди каждому из Свидетелей. Затем он подозвал Мера Халежа и Меррем Халежан, которые подтащили нечто громоздкое, задрапированное куском ткани и водрузили этот таинственный предмет на стол перед креслом Майи.