Игорь Николаев - Новый Мир

- Яснее некуда, - мрачно ответил Солодин. - Прикажете конспектировать учения классиков от корки до корки?

Черкасов прищурился.

- Для начала неплохо было бы избавиться от сарказма. Неуместен он здесь. Совсем.

- Извините, Сергей Викторович, - сник Солодин, - гордыня обуяла. Виноват, сделаю выводы.

- Сделайте, сделайте. Что же до конспектов… Неплохо было бы, очень неплохо, но без фанатизма. В пределах основных положений, - совершенно серьезно ответил генерал. - Вы ведь помимо прочего воевали в Африке? Кажется, организовали пехотные батальоны у какого-то шейха?

- Довелось, - кратко сказал Солодин.

- И вам приходилось мириться с мелкими прихотями отдельных… власть имущих?

- Доводилось, - так же односложно ответил полковник, ровным, пожалуй, чересчур ровным тоном.

- Вот и представьте, что вы на службе у… красного шейха. Да. Именно так. И для того, чтобы не вызвать его неудовольствия вам нужно исполнять определенные ритуалы. Не слишком обременительные, но регулярные. И тогда будет вам счастье и удача. Конечно, если за ритуалами вы не забудете про свои основные обязанности.

Папироса дотлела. Черкасов, не торопясь, достал новую, так же не торопясь, прикурил.

- Интересно… - сказал, наконец, Солодин. - Когда я последний раз имел удовольствие вести беседу на идеологические темы, оппонент был куда более радикален…

- Знаю, - серьезно сказал Черкасов. Я встречался с товарищем Шановым в рабочей обстановке. Обсуждать с ним вопросы коммунизма с критической позиции было глупостью. Не допускайте больше таких.

- Не буду. По крайней мере, постараюсь. С шейхом, это хорошо придумано.

- Постарайтесь, - серьезно согласился Черкасов, - очень постарайтесь. Второй раз может так и не повезти.

- Приветствую вас, господин премьер-министр.

- Здравствуйте, Невилл.

Черчилль исподлобья изучал своего предшественника и его спутника.

Чемберлен был как всегда вежлив, строг, прям и прямо-таки вызывающе церемонен. Но искушенный взгляд Черчилля безошибочно выхватывал мельчайшие признаки глубокой неуверенности. Горделивая осанка утратила естественность, движения приобрели легкую суетливость, и главное - необратимо изменился взгляд. Много лет Невилл Чемберлен взирал на мир с легкой усталостью и естественным превосходством представителя могущественного класса, человека, облеченного большой властью и почетной ответственностью. Теперь это превосходство и сила власти ушли, несмотря на все старания показать силу и гордость, бывший премьер выглядел жалко.

- Я так же приветствую вас, господин премьер и выражаю свое глубокое почтение.

Джеймс Эттли, посол Британии в США, достаточно молодой, но в высшей степени перспективный, наоборот, был стилен и безоблачно беззаботен, почти легкомысленен. Легкая, даже легчайшая небрежность в одежде, белоснежный краешек носового платка, выглядывающий из кармана на миллиметр дальше положенного, беззаботный взгляд и легкомысленный тон. Он смотрел на встречу титанов, словно через стекло, как бы не имея к ней никакого отношения, поигрывая пижонской тросточкой. И тщательно выстроенный образ "беззаботный денди на светском приеме" откровенно нервировал Премьера. Черчилль слишком хорошо знал истинную сущность Эттли и не сомневался, кто в этом дуэте будет орудием главного калибра.

Гости явились без предупреждения, домой, нарушив все нормы этикета, да еще и спозаранку, в священное время завтрака. Но выбора не было, оставалось лишь принять их.

- Взаимно, коллега, Взаимно. Прошу вас.

Он повернулся спиной к визитерам, с точно рассчитанной скоростью и краем глаза заметил, как Чемберлена передернуло от такой вопиющей невоспитанности, почти открытого оскорбления. А поделом, злорадно подумал премьер, нечего заявляться с утра пораньше и отравлять весь день.

Они проследовали через полутемный дом, по анфиладе мрачных залов. С началом войны Черчилль отказался от приемов, гостей и сократил штат слуг. По сути, в немалом особняке постоянно проживало не больше десяти человек, включая прислугу и личную охрану.

Увидев, куда их привели, Чемберлен потерял остатки выдержки.

- В столовой? Вы примете нас в столовой? - севшим голосом спросил он, не веря своим глазам, в растерянности остановившись перед огромным дубовым столом.

- Да, - просто и буднично ответил Черчилль. - Почему бы и нет? Вы отвлекли меня от завтрака, а, учитывая обстоятельства визита, не думаю, что вы принесли мне вести государственной важности. Присоединитесь к трапезе?

Он бодрым шагом обогнул стол, занял место во главе и изобразил на лице деятельное внимание.

Чемберлен все так же стоял как памятник павшему викторианскому величию и пребывал в откровенной растерянности. Эттли с прежней беззаботной усмешкой взирал на премьера из-за плеча патрона, но в его улыбке на мгновение промелькнуло что-то неуловимо нехорошее и настораживающее. Словно волк выглянул из под овечьей шкуры. Выглянул и немедленно спрятался вновь. Он прекрасно контролировал себя, лишь неспокойная, танцующая в его пальцах словно живая трость выдавала глубоко скрытые эмоции.

- Уинстон, вы проявляете неуважение… - неуверенно начал Чемберлен.

- Проявляю, - тут же подхватил премьер, наслаждаясь неповторимой гаммой эмоций, которые гость уже и не пытался скрыть.

- Но позвольте спросить… - тот уже явственно закипал.

- Позволю, - деловито отрезал Черчилль, наливая себе коньяку. - Я проявляю к вам неуважение по вполне простой и очевидной причине. Потому что я вас не уважаю. Притом давно.

Танец трости остановился, ее тонкий металлический наконечник со стуком ткнулся в паркет. Лицо Чемберлена пошло пятнами, губы задрожали. Он попытался выпрямиться еще больше и расправил плечи, словно ища в осанке защиту от явного и ничем не прикрытого вопиющего оскорбления.

- Да, всегда мечтал это сказать, - как бы сам себе сказал Черчилль, уютно устроившись, насколько это было возможно в деревянном кресле с высокой резной спинкой. - Мой добрый друг и коллега, я вас совершенно не уважаю. Почему - не вижу смысла объяснять. Наши дебаты и разногласия давно стали притчей во языцех.

- В таком случае, я не смею более пребывать в этом доме и продолжать… продолжать общение с таким человеком как вы. В какой бы то ни было форме! - резко отчеканил Чемберлен, развернулся на каблуках (а военная вправка то еще осталась - отметил премьер) и, печатая шаг, покинул столовую, не обернувшись.

- Так уходит старая гвардия, - заметил Черчилль, на сей раз, обращаясь к Эттли. - Проходите, Джеймс, садитесь, поговорим.

Вся разболтанность и беззаботность слетели с Эттли как осенняя листва, в один момент. Не чинясь, посол сел напротив Черчилля, ловко пристроил трость и выжидательно поднял бровь.