Игорь Николаев - Новый Мир

Василевский потянулся, до хруста, расправил плечи, вытянул до упора ноги, растягивая мышцы. С наслаждением почувствовал, как кровь бодро заструилась по затекшим за время полета членам. Он не выспался, но хронический недосып был неизбежным злом и вечным спутником военных и дипломатов. Впереди была встреча, о которой договаривались лично руководители держав, все было рассчитано по минутам и для какого-то сна времен не оставалось совершенно.

Александру Михайловичу нравилась его работа, очень нравилась. Но в такие минуты и перед такими встречами он чувствовал некоторую ностальгию по прошлому. И ловил себя на мысли, что если бы в свое время он отказался, то все могло сложиться совершенно иначе. Продолжил бы военную карьеру, сейчас вполне мог бы быть заместителем Шапошникова, начальником управления, а там, кто знает, почему бы и не начальником Генерального Штаба СССР?…

Мечты, мечты…

Чайник, невесомое создание снежной белизны, склонился в умелых руках, в такую же белоснежную и невесомо- изящную чашку устремилась струя темно-коричневой жидкости. Воздух наполнился терпким ароматом прекрасного чая. Василевский изобразил соответствующее моменту восхищение. Вообще-то он предпочитал кофе, пристрастившись к нему в последние пару лет, но президент Гарольд Ходсон полагал, что настоящий русский не пьет ничего кроме крепчайшего чая, и всегда самолично угощал гостей из СССР лично же заваренным напитком без сахара. Василевский давным-давно привык к кофе с молоком и медом, но не видел никакой причины для того, чтобы мешать гостеприимному хозяину проявлять обходительное внимание, тем более огорчать его отказом. Чай так чай.

Президент принял его тет-а-тет, хотя обычно на их встречах присутствовала его жена Барбара, и очень часто - вице-президент Франклин Рузвельт. Василевский часто удивлялся - насколько похожи президент и его "первый зам", вплоть до того, что оба абсолютно доверяли своим женам, считая их кем-то вроде ближайших советников на добровольных началах. И при этом, оба лидера были полярными противоположностями в отношении к европейским делам и социалистическим странам. Ходсон искренне полагал, что Штатам и коммунистам нечего делить, в этом большом мире каждому найдется место. Рузвельт был давним основателем и предводителем группы агрессивного, внешнего развития и проникновения на европейские рынки. Как они уживались - понять было сложно.

Сегодня ни Рузвельта, ни Барбары Ходсон не было, это могло означать все, что угодно, от несерьезного отношения президента к вопросу, до как раз наоборот - предельно серьезного и нежелания посвящать в суть разговора даже ближайшее окружение.

- Чай, напиток богов, данный нам специально для того, чтобы искать в нем убежища от суеты бытия…

Внешне президент был похож на "безумного профессора" из популярных в Америке историй в картинках - "комиксов". Пристрастие к белому, взлохмаченные седые волосы, непослушно торчащие в разные стороны, глаза, близоруко и доверчиво взирающие на мир сквозь стекла круглых очков в поцарапанной оправе. Высокопарный слог и склонность к отвлеченным велеречивым отступлениям. Он и выражался как профессор провинциального университета, слегка выживший из ума добряк и наивный мечтатель.

Александр Михайлович до сих пор со стыдом вспоминал, как искренне купился на этот тщательно культивируемый образ. Слава богу, в ту самую первую встречу, он был всего лишь помощником Молотова. А тот был старой прожженной лисой, ищущей каверзу в каждом слове и измерявшей успех по интенсивности возмущения в иностранной прессе. Впрочем, Василевский был не одинок, даже сограждане считали Ходсона кем-то вроде Рождественского Зайца, слегка полоумным, который раз за разом угадывает верные политические и экономические ходы и решения именно в силу того, что "не от мира сего". Было забавно наблюдать, как нация, закореневшая в глубоком материализме и практичности, поддалась коллективной магии веры в силу удачи.

Но если у президента САСШ и было что-то от "сумасшедшего профессора", так это прекрасное образование и энциклопедические познания во множестве сфер знания. И ум - изощренный, острый как скальпель, безжалостный как штык. Иного и не могло быть у того, кто уже четвертый срок вел Штаты через бурное и опасное море политики тридцатых-сороковых годов, спасая от удушающего кризиса.

- Отведайте, мой скромный друг. Отведайте.

Василевский послушно отведал. Тем более, что оно того стоило - чай и в самом деле был великолепный. То, что ему сейчас было нужно - крепчайший напиток, изгоняющий из тела усталость и бодрящий разум.

Он еще раз окинул взглядом окрестности. Президент принял русского посланника не в Белом Доме, и не в каком-нибудь официальном здании, но в своей личной резиденции. На широкой и открытой веранде, окруженной тесным строем кипарисов. Василевский был привычен к советскому стилю политических совещаний вдали от шума и посторонних глаз - на дачах и закрытых точках. Но для американцев и персонально Ходсона это было нехарактерно. В живописных частных уголках решали, как правило, вопросы бизнеса, а не официальной политики.

- Благодарю вас, господин президент, ваш чай просто великолепен, - осторожно начал он.

Ходсон широко и искренне улыбнулся, излучая счастье и удовольствие от полученной похвалы.

- Признаться, при каждой встрече я удивляюсь вашему радушию и гостеприимству, - продолжил зондаж Василевский. - Но сегодня вы просто шокировали меня. Еще утром я мерз в самолете, - на этом месте его непритворно передернуло, - Теперь же мы ведем беседу в этой обители покоя и уюта…

Он закончил предложение многозначительной паузой. Следовало выяснить, что скрывалось за встречей один на один вдали от всяческого официоза.

- Стремление укрыться от суеты большого города, мой друг, всего лишь тяга к покою, естественная для человека в моем возрасте, - добродушно и бесхитростно ответил Ходсон, но в его близоруко прищуренных глазах прыгали веселые чертики, а в морщинках у уголков рта таилась улыбка. Опытному Василевскому это сказало многое. Ни тени эмоции не могло проскользнуть вовне помимо желания президента. На мгновение Александру Михайловичу захотелось отбросить в сторону все тонкости и хитросплетения дипломатического этикета и завести предельно откровенный разговор. Но только на мгновение.

- Да, тяжкая ноша государственного деятеля зачастую утомляет даже лучших из нас…

Нет, подумал он, ну как все-таки хорошо, что у меня оказались способности к изучению иностранных языков. Теперь можно вести разговор совершенно на равных, свободно ориентируясь во всех тонкостях и игре слов английского языка.