Игорь Николаев - Новый Мир

Но он привыкал, находил в этом свои достоинства, а одним из главных был долгожданный мир в семье. Жена, поняв и увидев, что муж смирился с новым положением и начал строить новую жизнь, расцвела. А Солодин, наконец, понял, под каким тяжелым прессом находилась Вера, пока он переживал свои метания.

Его можно было назвать счастливым человеком. А если в ночных видениях Солодину являлись призраки совсем недавнего прошлого, соблазняющие и увлекающие, так на то они и призраки, чтобы манить и увлекать…

- Итак, товарищи, приступим. Сегодня мы поговорим о…

В дверь аудитории постучали трижды, размеренно и громко. Не столько спрашивающе, сколько предупреждающе. Сразу же дверь открылась и - невиданное дело! - в аудиторию заглянул - не вошел, а именно заглянул! - Сергей Викторович Черкасов.

- Сидите, товарищи курсанты, - кивнул он вскочившим как один юношам, опережая готовое дружным хором вырваться из могучих глоток "Здражлав!". - Семен Маркович, позвольте вас на минуту.

- Учебники открывайте, страница сто тринадцать, вернусь - будем обсуждать, - деловито сказал Солодин, вставая.

- Семен Маркович, вещи не забудьте, - произнес Черкасов с непонятной интонацией, не то сожалением, не то осуждением. А может и скрытой печалью.

Аудитория обмерла.

С вещами…

В гробовом молчании в голове Солодина билась одна единственная мысль: "Вот и мое время пришло". Но Солодин прожил слишком долгую и сложную жизнь, чтобы показать хотя бы тень растерянности и страха, охвативших его. Все, что он думал, осталось лишь в его голове, на лице он сохранил выражение вежливого удивления…

- Так точно, товарищ генерал-лейтенант, - кивнул он, - сейчас буду.

Все в том же молчании он собрал портфель, больше всего боясь, что руки дрогнут, или какая-либо из бумаг застрянет и ее придется пихать внутрь с усилием, сминая и, показывая истинные чувства, как это обычно бывает в такие минуты. Но все обошлось. Тетради, конспект и учебные указания скользнули в утробу портфеля как по маслу.

- Ну что, товарищи курсанты, - сказал Солодин, - до встречи.

- До встречи, товарищ полковник, - дружно ответили ему, вразнобой, совсем не по-уставному. И в этом разнобое сильных молодых голосов Солодин услышал лучшую для себя награду за сделанный выбор. Он услышал не радость, не любопытство, но печаль и надежду молодых парней на его возвращение.

И уже на пороге он неожиданно подмигнул им всем, тихо проговорив:

- Давайте, парни. Не халтурьте тут без меня.

Ручка чемоданчика чуть проскальзывала во вспотевшей ладони. Солодин мимолетно удивился, почему его не встретили сразу на выходе из класса. Так не пойдет, подумал он. Отошел к окну, поставил на широкий подоконник портфель, тщательно вытер ладони носовым платком. Прошептал в пространство: "Я Черного Шейха не боялся, "Звенящего" Карлоса не боялся, вас и подавно не буду", одернул форму, выпрямился до хруста в позвонках, до звенящего напряжения в шее и, чеканя жесткий шаг, проследовал в кабинет Черкасова.

Тот был не один, но совсем не в том обществе, которого ожидал Солодин.

- Вот, Семен Маркович, по вашу душу из самой Москвы, - сказал Черкасов, указывая на единственного кроме него человека, присутствовавшего в кабинете, - Думаю, вы знакомы.

- Так точно, знакомы, - отозвался Солодин, хмуро глядя на московского гостя и лихорадочно соображая, что к чему.

- Знакомы, - сумрачным эхом повторил вслед за ним Шанов, так же без всякого энтузиазма взирая на Солодина. Наверное, так Ленин мог бы смотреть на буржуазию.

- Вот и славно, - с некоторым даже облегчением проговорил Черкасов, - ну что же, товарищи полковники, я вас оставлю, а вы решайте свои вопросы.

Шанов глядя куда-то в сторону, словно даже сам вид Солодина был ему неприятен, подождал, пока генерал выйдет, и сумрачно спросил:

- Представляться надо?

- Не стоит, - ответил Солодин. - я вас хорошо помню, товарищ полковник Особого Корпуса Генерального Штаба.

- Вот и хорошо, товарищ полковник, старший наставник по тактической подготовке, - вернул шпильку Шанов. - Я за вами. Приказ сверху - доставить в кратчайшие сроки.

Солодин едва не спросил, зачем и к кому, но поймал и удержал вопрос уже буквально на кончике языка. Если не сказали сначала, то спрашивать было бессмысленно, здесь, как нигде более было актуально выражение "поживем - увидим". Не в узилище, и ладно. Солодин трезво оценивал свою значимость, и не ожидал сложного ареста с вызовом своего заклятого противника и поездкой в Москву.

- Машина ждет снаружи, - продолжал меж тем Шанов, - сейчас к вам домой, наденьте парадное, потом на поезд, он через сорок минут.

- Можно ли мне предупредить жену? - через силу, тяжко страдая от зависимости от ненавистного человека, спросил Солодин. - Она сейчас ведет уроки, будет волноваться когда не найдет меня.

Шанов все так же смотрел в сторону, как будто опасался оскверниться даже путем простого лицезрения Семена Марковича.

- Я уже предупредил, - произнес он после секундной паузы. - Идемте. Вас ждут.

Солодин любил поезда, еще со времен далекого детства, переняв эту любовь от отца, начальника станции. Выращенный в одиночку рано овдовевшим отцом, Семен не понимал, как можно не любить железную дорогу, мелодичный пересвист маневровых, солидный басовитый перелязг стрелок и сцепок, гостеприимные объятия вагонов. Ритмичный стук колес его не отвлекал, но наоборот, успокаивал, приводя в порядок и выстраивая в правильном порядке мысли.

Да. Поезда и железная дорога - это было надежно, предсказуемо и в-общем очень хорошо.

Даже кипяток из поездных титанов имел совершенно особый привкус - привкус дороги, путешествий и новых впечатлений. В поездах Солодин пил только его, горячий, обжигающий кипяток, прогревающий тело до самых пяток. Не изменил обыкновению и на этот раз.

Купе было спальным, в похожем они ехали из Москвы, но то было советское, а этот вагон был из новых, немецкой поставки. Больше пластмассы, больше строгой геометрии, больше света и пространства, все в светлых приятных тонах. Но гораздо меньше домашнего уюта, который он так ценил, как и любой человек с большим стажем путешественника.

Вот так функциональность и экономия наступают на патриархальность, подумал он, прихлебывая из стакана в ажурном подстаканнике и незаметно наблюдая за Шановым. Тот сидел неподвижно, смежив веки, даже сидя, держа руки едва ли не по швам и, по-видимому, спал или дремал. Багаж у него был так же скуден, как и у самого Солодина - фибровый чемодан средних размеров. Ну да, вспомнил Солодин, штабист всегда был резок на поступки и легок на подъем.

Шанов… Давно пропавший, почти забытый, а потом снова волшебным образом воскресший…

Шанов был коммунистом. Казалось бы, что здесь необычного для СССР? Но дело в том, что Шанов был Коммунистом с большой буквы, одним из тех, кто придерживался старых устоев, отказываясь от материальных благ, пока были те, кто жил хуже, одним из тех, кто готов был пойти и умереть по одному слову Партии.