Антон Кравин - Путь одиночки

Астрахан придвинул к себе карту и принялся ее изучать. Его молчание становилось неприятным, оно будто давало капитану какое-то преимущество над собеседником, ставило его выше генерал-майора. Ротмистров знал карту наизусть и видел, на что обращает внимание Астрахан, где задерживается его взгляд.

Болота под Тверью – место плохое. Казалось бы, от Глуби далеко, но искажений на севере Сектора больше, чем на юге, мутантов и всякой агрессивной фауны тоже больше. Хуже того, Тверь, разделенная Барьером пополам, населена. И люди в официально нежилой части недружелюбные: ловчие, перекупщики, наживающиеся на сплаве из Сектора желез хамелеонов – источника биотина – и «сувениров», беглые уголовники… МАС несколько раз зачищало Тверь, но дрянь и шваль снова туда стягивается.

Конечно же Астрахан понимает, что заходить придется со стороны Твери. Потом – лесами и болотами к хорошо укрепленному и защищенному лагерю.

– Какое оружие? – внезапно спросил Астрахан, отвлекшись от карты.

Ротмистров едва не вздрогнул. Есть в этом капитане что-то неуправляемое, напоминающее о волке. Его загнали в собачий питомник армии и посадили на цепь Устава, но все равно «приручить» таких людей практически невозможно, в душе они остаются вольными хищниками. «Тебе бы с моджахедами по горам лазать да засады нашим патрулям устраивать, – подумал Ротмистров, – а не группу российского спецназа на задания водить. За что там тебя выгнали из армии, а, капитан? Да не просто списали – выперли со скандалом, с шумом!»

Вслух же он сказал:

– Вчера со своим отрядом ты взял схрон следопытов, так? И оружие вы еще сдать на склад конфиската не успели. С ним и пойдете. Рисковать операцией и давать официальное разрешение я не могу – сольют информацию, Фидель успеет уйти. Возьмете оружие, приедете в Тверь. У вас у всех пропуска за Барьер есть? Хорошо. Там встретитесь с Кузьминым. После выполнения задания гарантирую премию и пять отгулов.

Астрахан снова уткнулся в карту. И что он там надеется увидеть? Снимки старые, над Сектором спутники «слепнут», а классическая картография там – занятие смертельно опасное. Сколько ученых сгинуло – не сосчитать. Кто погиб в искажении, кого сожрали звери, а кого убили местные.

Ротмистров глядел на капитана с возрастающим раздражением. Он любил все обсудить в деталях, план на каждый шаг составить, до подчиненного донести. А капитан Астрахан молчал и, похоже, дела ему не было до замыслов генерал-майора. Так же на последнем совещании по общей стратегии исследований Сектора молчал его отец, профессор Тарас Петрович Астрахан, – и такие же двоякие чувства, смесь уважения и настороженности, вызывал Астрахан-старший у начальника Службы контроля за оборотом биотина.

Наконец Астрахан-младший отодвинул от себя планшет.

– Значит, мы должны захватить контрабандиста Кострова по кличке Фидель и доставить его в Москву для проведения следственных мероприятий. Действовать самостоятельно, оружие – из конфиската. А что делать с другими контрабандистами? Обезвредить? Боевые действия в лагере разрешены? Использование взрывчатых веществ?

– Ни в коем случае. Жертв быть не должно.

В серых глазах капитана Астрахана мелькнуло нечто, чего Генрих Юрьевич Ротмистров не смог понять.

Сектор. Тверская область, лагерь Фиделя и окру́га

Когда Данила занял позицию для наблюдения и вытащил бинокль, Кузьмич – чудо-проводник, сосватанный Ротмистровым, – обошелся тем, что поднес ладонь ко лбу и нахмурил косматые брови.

Он вообще был тот еще тип, этот Кузьмич. Нескладеха-увалень, лесник-пропойца из анекдота. Рыжая клочковатая борода, кирзовые сапоги, полотняный вещмешок, допотопный маскомплект расцветки «березка», СКС такой древний, что деревянное цевье вытерто до белизны, и разве что шапки-ушанки не хватало для полноты образа. Тем не менее по Сектору Кузьмич ходил как по своему дому – уверенно, быстро и ровно. Страхов не нагонял, жутких баек не травил, искажениями не пугал и благодаря склонности молчать в представлении Астрахана был близок к образу идеального проводника-следопыта.

В общем, дело свое Кузьмич знал. А что странноватый он… все хорошие проводники с придурью – Сектор так на них действует.

К лагерю Фиделя шли сначала по асфальтовой дороге, потом по накатанной бронетранспортерами грунтовке, затем свернули в лес. Кузьмич чувствовал себя вольготно, подмечал только ему известные знаки и, насвистывая и подпрыгивая, шагал впереди. По пути пару раз попадались пары охотников – браконьеров или официальных, Даниле было не интересно. Кузьмич вел себя с ними излишне эмоционально, пожимал руки, обниматься лез.

Вскоре начались болота, перемежаемые замшелыми полянами с недозрелой клюквой. Мох пружинил под ногами, розовели нанизанные на стебли бусины ягод, иногда встречались грибы – крупные, влажные, с темно-бурыми шляпками. Ни одной твари по пути не попалось. Зато Данила узнавал про искажения – его предупреждала сигналка, полезный «сувенир» в тонком полотняном мешочке на шее. При опасности сигналка леденела и тихо потрескивала. Кроме того, она смягчала воздействие Всплеска. Данила отобрал эту штуку у следопыта во время облавы пять месяцев назад, но так и не собрался найти покупателя, всё руки не доходили. Штука дорогая, хотя теряет свойства в течение полугода.

Наконец добрались до заболоченного пролеска недалеко от лагеря контрабандистов. Сосны здесь росли на мшистых кочках, между которыми стояла черная затхлая вода, усыпанная золотой листвой. Кое-где сосны проигрывали воде право на жизнь и торчали черными, словно обугленными скелетами.

– До наблюдательного поста метров триста с небольшим еще, – прошептал Кузьмич. – Ближе сейчас всей толпой не будем подходить – опасно.

Оставив бойцов в пролеске, капитан с проводником пробрались поближе к лагерю и залегли.

Данила подкрутил бинокль. Точка обзора не самая лучшая, но еще ближе подкрадываться рискованно, да к тому же туман сгущается. С одной стороны, это хорошо, с другой – скверно. Капитан, облаченный в костюм снайпера типа «Леший», он же «Кикимора», занял позицию возле поваленной сосны. Кузьмич, нелепый в своей «березке», привалился к пеньку и жевал незажженную беломорину, стараясь таким образом утолить никотиновый голод. И при этом Данила чувствовал себя как на ладони, а вот проводник сливался с окружающей обстановкой по принципу «давно здесь сижу».