Дэн Юлин - Проект 2012

Дмитрий промолчал.

– Мне жаль… – мужчина подошёл к столу, и, как показалось Димке, немного боком, наверное, ещё опасаясь, перегнулся и вынул из верхнего ящика чёрную папку.

– Ладно, будем считать, всё выяснили. – Взглянув на Димку, зачем-то посмотрел на свои ботинки и снова уставился на парня. – И ещё… больше никогда не ходи… те к стене. И другу своему скажи. Иначе всё, что случилось с твоими родителями, может случиться с тобой. – И прежде, чем смысл сказанного дошёл до Кострова, и он начал в ярости приподниматься со стула, открыл дверь и вывалился в дымный и душный сумрак цеха.

– Я запомню! – из последних сил крикнул вслед Дмитрий, неожиданно чувствуя себя снова пятилетним ребёнком.

Несмотря на ужасное самочувствие и неспособность сконцентрироваться, с работы Костёр не ушёл. Сам не понял, почему. Или боялся остаться наедине со своими мыслями, или страшился застать дома отца. Умылся в туалете ледяной водой. Ёжась от боли, смыл запёкшуюся кровь. Вздрагивая и не замечая повторяемых вслух «я запомню», рассеянно привёл себя в порядок.

Круглый и Мягкий, то ли понимая, что пришлось вынести при допросе, то ли наоборот, побаиваясь связываться с «заинтересовавшим определённое ведомство гражданином», как сам лично выразился, особо не загружал. Работу дал лёгкую: отправил в гараж кузов длинномеру ремонтировать.

«Подлатать, если можно»…

Дмитрий возражать не стал.

Сначала работать приходилось через силу. Голова гудела от мыслей, туманом забивавших сознание и болью откладывающихся на сердце. Почему-то снова вспомнился подслушанный в детстве разговор, директор школы и странный собеседник. Очки, капюшон… Теперь подозрительный мужчина сильно напоминал отца. Может, поэтому Костров-старший постоянно где-то пропадал? Возможно, он снова был в чём-то замешан?

Много, очень много вопросов, и все отвлекали от работы, но незаметно Костров втянулся, «ненужные» мысли рассосались, и всё внимание сосредоточилось на железках.

Отмерил рулеткой уголок. В последний раз проверил, ошибиться нельзя, и, щурясь от ярких искр, с трудом удерживая рвущуюся шлифмашинку, отрезал нужную длину. Вдыхая запах жжёного металла, вытер пот, чувствуя через рукавицу горячий рез, приставил заготовку на место. Убедился: ровно. Отворачиваясь и пряча глаза, кивнул другу: «прихватывай». Хлоп! Яркая вспышка и уголок прилип к машине. Намертво. Чуток отдохнули, и снова: «Держи, Мишель, крепче, ровнее. Ещё… Теперь молотком стукни, не видишь, сваркой утянуло. Хорошо, дальше»…

Михаил снова поставил заготовку неровно.

Издевается? Костёр хотел выругаться, когда вспомнил посетившую утром мысль. Он думал… перед глазами нарисовался образ девушки, Машкины коленки и влекущий полумрак между бёдер.

Бах! – Парень задел держаком кузов.

Разметав по щебёнке угловатые тени, вспыхнули яркие искры. Тут же закричал Аспирин:

– Твою мать! Зайца словил!

Извиниться желания не возникло. Зайцев… все мы зайцы, волчара кто, интересно? Покосился на друга, впервые замечая во взгляде что-то новое. Неужели Мишка смотрел так и раньше? Или появилось после субботы?

Или у тебя, дружок паранойя, подсказал кто-то третий.

Пытаясь поймать ускользающую мысль, Костров отвернулся. Кто привёл его на пустырь? Почему их не сожрали обрубки? И кто сказал прошлой ночью (вот о чём он подумал утром): «поживём – увидим»?

Мишель…

Перед глазами замелькали вспышки выстрелов, крики, возня… изображение замедлилось: перекошенное отчаяньем отцово лицо, мамин крик и расползающееся по ночнушке вишнёвое пятно; снова ускорилось – вопли, стоны, вызывающий мурашки звук уволакиваемых в темноту тел…

Дмитрий дёрнулся. С трудом ворочая сухим языком – странные приступы преследовали вторую неделю – через силу сглотнул. Попробовал успокоиться – и не смог, на лбу и спине выступили капельки пота, а мысль о причастности друга занозой засела в мозгу.

Не контролируя свои действия, Диман отвернулся, и снова, уже специально, с силой ударил держаком по кузову.

Тр-рах!

Из-за спины раздался крик Аспирина:

– Ты чего?! Совсем уже?!

Затем – чувствительный толчок в спину:

– Ну?

Костёр будто дожидался. Выпустил из рук держак? и с выдохом, резко обернулся. На миг перед глазами поплыло. Не обращая внимания на выглядывающего из-за грузовика водителя, сгрёб напарника в охапку.

– Зайцы, говоришь? – На щеке друга чернела полоска мазута, на подбородке светло-зелёный завиток нитки от рукавицы, пыльные волосы, когда Аспирин попытался вырваться, взметнулись русыми брызгами. – А?

– Ты ч-чего? – задушенно прохрипел напарник.

Диман продолжал трясти.

– Тебя спрашиваю? Что в субботу сказал? Помнишь?

– Отпусти! – закричал вдруг Спирин, неожиданно легко вырываясь из захвата. – Пошёл ты, псих долбаный!

Дмитрий занёс руку для удара и остановился, сник. Это же Мишка. Друг. Перед глазами снова всё закрутилось, и грузовик оказался сбоку. В нос ударил запах нагретой солнцем щебёнки и машинной смазки. Надвинулись бледные тени.

– Вот ведь… – Костёр сел ровнее. – Хреновенько что-то… – Громко закашлялся, подавившись слюной. – Никак… после ночи не отойду.

Михаил опустился рядом. На лице тревога, а в серых глазах – то же странное выражение. Сзади подбежал водитель, под ногами противно хрустела щебёнка, испуганно посмотрел на Кострова, закрутил, как филин, башкой:

– Э-э… вы чего? А? Чего это с ним? – Протянул к Димкиному плечу руку, но на полпути передумал и боязливо отдёрнул.

– Он не заразный! – услышал Дмитрий сердитый Мишкин возглас и грустно улыбнулся. Не заразный? Мысль интересная.

– Да я ничё… ну… давай тогда… это… поднимем? – попытался оправдать испуг водитель. – А? Застудит чего… на земле-то.

– Не надо. – вяло запротестовал Костёр. – Сейчас отойду.

– Угу. – Мишка покачал головой, совсем как мужик с перстнем. – Нет уж, давай вставай. – Коснулся плеча. – И вали домой.

Домой? И ты туда же. Не хочу я домой, страшно мне там…

И тихо застонал, раздавленный камнепадом воспоминаний.

Мама…

На полу. Одеяло запуталось в ногах, ночная рубашка едва прикрывает худую бледноту бёдер. Ему даже кажется, он видит… нет, успевает отвести глаза и пятится к выходу. Спотыкается о порог, скрюченные пальцы хватаются за косяк, но всё равно с грохотом падает. Нет… перед этим громко вскрикивает, почти как мать. Она тоже кричала, звала на помощь, чувствовала, ей становится хуже и начинается приступ, но не могла докричаться.

Он просто не шёл.

Потому что последнее время она кричала слишком часто, и слишком часто звала на помощь. А он, напротив, очень редко разговаривал по телефону. Особенно с Надькой из восьмого «Б». С той самой Надькой «Большие сиськи», запросто снимавшей трусы за плитку шоколада. А у него такая плитка имелась – месяц лежала со дня рожденья.