Валерий Михайлов - В поисках Минотавра (сборник)

– Это потому, что я ждал тебя…

Нина ушла по-английски, пока я спал. От неё остались чуть заметный аромат великолепных духов – и незабываемые воспоминания. Вот в кого бы я влюбился, не задумываясь. Только вряд ли мы сможем встретиться ещё раз. А жаль, чертовски жаль. В постели она сразу стала совершенно… родной, – иное слово попросту не приходит в голову. С ней не существовало барьеров, и когда я целовал её ноги, играл ртом с её клитором или ласкал языком её анус, у меня ни на мгновение не возникла мысль, что это может быть хоть сколько-нибудь неприятно. Я наслаждался вкусом и ароматом её красивого тела, наслаждался её чертовки приятной на ощупь, слегка смугловатой кожей, наслаждался её присутствием, её ласками, её страстью…

Но ушедшее не вернёшь, и от понимания грустной истины хотелось закрыть глаза, укрыться с головой одеялом и уснуть, грезя о неземной красавице Нине. Желательно, навсегда. Вот только часы на стене показывали, что я уже более двух часов сплю за деньги, а это означало, что надо вставать и приступать к исполнению трудовых обязанностей. Как говорится, только тех, кто любит труд, проститутками зовут. Вот из-за таких подъёмов и начинаешь ненавидеть работу, даже такую, как у меня. Поэтому я всегда считал и считаю, что любимым может быть только какое-либо занятие, но никак не работа, потому что необходимость заниматься даже самым любимым делом в обязательном порядке отравит его в первые же рабочие дни.

Выматерившись в никуда, я встал с постели. Посещение туалета внесло немного позитива. В ванной я вновь вспомнил о Нине, и воспоминание настолько меня возбудило, что пришлось облегчаться юношеским методом. Интересно, какой идиот придумал, что это вредно? Наверно, тот выживший из ума сексопатолог, который первым решил, что сексуальная норма мужчины в возрасте от двадцати до сорока пяти лет – два-три раза в неделю по полторы-две минуты. Хотя, может, он никогда больше и не мог? Тогда понятно, почему у него руки не доходили.

Приняв душ, я оделся. Затем подошёл к двери в вотчину дракона и приложил к ней ухо. Там было тихо, как у негра в гробу. Я собрался вернуться на диван и подремать в ожидании, когда на глаза попалось письмо. Разумеется, никуда переться я не хотел. Поэтому, вопреки полученным инструкциям, позвонил в музей по телефону.

– Слушаю вас, – услышал я противный женский голос.

– Здравствуйте. Могу я услышать Кирилла Фёдоровича?

– А кто его спрашивает?

– Борзяк. Он ждёт звонка, так что…

– Хорошо, – перебила она меня, – одну минуту.

Минута продлилась целую вечность. Наконец, я услышал голос начальства.

– У аппарата, – сообщил Кирилл Фёдорович.

– Это Борзяк. Я звоню по поводу сегодняшнего мероприятия.

– Ты передал приглашение дракону?

– Разумеется, сразу же, как только он появился.

– И что он ответил?

– Он написал вам письмо. К сожалению, я не смог сразу его передать, так как всё время был занят с драконом. Но вот появилась свободная минутка, и я звоню.

– Ну, и что он пишет?

– Не знаю. Это же вам письмо.

– А ты что, не знаешь, что там написано?

– Откуда?

– Ладно, вези сюда.

– Хорошо. Ждите.

– А вообще… нет. Вдруг ты ему понадобишься, а тебя нет?

– Тоже верно.

– Ладно, я сам приеду.

– Хорошо, я ему скажу, если появится, но вообще-то он – существо капризное и совершенно непредсказуемое.

– Слушай, а давай ты мне прочтёшь по телефону, – решил он после достаточно длительной паузы.

– Одну минуту.

– И что это значит? – спросил он, прослушав сочинение дракона.

– Он говорит, что не сможет принять приглашение.

– Ну, и какого он чёрта? – в сердцах сказал Кирилл Фёдорович. – Вот ты с ним всё время. Ты можешь объяснить, какого ему ещё надо?

– Не знаю, – ответил я, – он ведь только внешне похож на человека. Мозги же у него совсем не по-нашему устроены. Так что…

– Тебе, наверно, тоже тяжело приходится?

– Как Алисе в дурдоме «Снегурочка».

– Понятно, – он тяжело вздохнул. – Ладно, держись, уже немного осталось.

– Спасибо, – ответил я, и положил трубку.

Дракон появился минут через двадцать. Его лицо буквально сияло от удовольствия.

– Вижу, у вас была отличная ночь, – заметил я после обмена приветствиями.

– У тебя тоже получилось не кисло, – ответил он.

– А это что? – строго спросил дракон, обнаружив на тумбочке распечатанное письмо.

– Я прочёл его по телефону.

– Сам предложил?

– Дал возможность догадаться Кириллу Фёдоровичу.

– Это правильно. А как отмазался от вопросов и комментариев?

– Сказал, что вы только внешне похожи на человека, так что думаете не так, как мы.

– А ты смышленый парень. Вот только опять выкаешь.

– Какие планы на сегодня? – сменил я тему.

– Ты уже завтракал?

– Ещё нет.

– Тогда завтракай, а я приму душ.

– А потом?

– Не суетись под клиентом.

Дракон пошёл плескаться, а я отправился на кухню жарить яичницу и варить кофе. Во время водных процедур дракон отвратительно пел, да так, что мог бы перекричать не то, что взлетающий самолет, а взлетающий поезд. Мне же ничего не оставалось, как проглотить его пение вместе с яичницей и кофе.

Выйдя, наконец, из ванной, дракон заявил:

– Форма одежды походная. Идём на кладбище. Возражений нет?

Возражений у меня не было, и минут через двадцать мы шли по родной для меня версии Аксая. Дракон отказался от идеи ехать на машине, и предпочёл пройтись. Настроение у него было игривое. Всю дорогу он что-то мурлыкал или насвистывал, а когда мимо нас проходила очередная красотка, а, как я уже писал, у нас много красивых женщин, он настолько откровенно и с удовольствием её разглядывал, что от его беззастенчивого взгляда барышни становились застенчивыми. Мой же оптимизм значительно поубавился, когда я понял, что дракон тянет меня не на старое кладбище в центре Аксая, – оно же единственный аксайский парк времён моего детства, – а на новое, до которого идти хоть и не три дня лесом, но час-полтора точно. Я же люблю прогулки не на столь марафонские дистанции.

У входа на кладбище дракон остановился и торжественно изрёк:

– Вот он – истинный оплот вашего идиотизма!

В этот момент он напоминал царя Петра, узревшего в северных болотах будущий град имени своего имени.

– Та помпа, с которой вы подходите к вопросу утилизации мёртвых тел… – продолжил он, медленно прогуливаясь между могилами, – поистине заслуживает торжественного осмеяния. Подумать только: вы так благоговеете перед разлагающейся человечиной, словно цель вашего бытия – произвести, вырастить, а потом и захоронить труп. При этом вы боитесь думать о смерти, изобретя такую же трусливую семантическую успокоительную пилюлю, как переименование тринадцатого этажа в четырнадцатый. Вы так благоговеете перед собственной дохлятиной, что готовы жертвовать живыми ради благополучия и покоя мёртвых. И я сейчас не говорю о том, что под кладбища вы отводите огромные территории, отнимая их у тех созданий, что жили там испокон веков; и не об уничтожаемых деревьях для производства гробов – вам на них наплевать, и все ваши защитно-экологические выходки – не более, чем попытка сорвать с кого-нибудь бабки, продемонстрировать, какие вы хорошие, и сколотить какой-никакой политический капиталец. Я говорю о тех случаях, когда из-за идиотских предрассудков тупых родственников покойных не проводится вскрытие, которое помогло бы медицине сделать пусть малюсенький, но шажок вперёд; или о тех смертях, что случились из-за того, что очередной мудак предпочёл быть закопанным целиком, а не поделиться с людьми ставшими ему ненужными органами.