Борис Орлов - Тактик

Пихл отчаянно засипел, и тут же услышал:

– Леш, приотпусти его, а то «открывает щука рот, а не слышно, что поет» [30] Свою замечательную «Сказку о глупом мышонке» С. Я. Маршак написал в 1925 году, и она сразу стала одним из самых любимых детских стихотворений. .

Юри вдохнул живительного воздуха и тут же не нашел ничего умнее, чем спросить:

– Ви кто ест-т?

– Дед пихто, блин. – Печень Пихла получила уже не тычок, а полноценный удар. – Имя, фамилия, звание?

– Юри Пихл, констебль…

– Ишь ты, констебль… Ну что, констабля, где тут банк? Быстро!

Дрожащей рукой Пихл ткнул в сторону здания Национального банка. Горло отпустили, но тут же под подбородок ткнулось что-то острое, очень похожее на нож. Могучий бас прогудел:

– Тихо! Будешь умным – жив останешься… – И сразу же, без перехода: – Сколько охраны в банке? Быстро, ну!

Пихл опешил. Вот так, нахально, какие-то двое русских собираются ограбить банк? Он собрался и гордо произнес:

– Эт-то нельзя-a. Вас поссадя-ат турма…

Стоявший сзади басовито хохотнул. Стоявший спереди снова произнес:

– Не твоя забота. – После чего Юри Пихла освободили от кобуры с пистолетом, просто оторвав ее от ремня, и пихнули к банку. – Топай и скажи, чтобы открывали без глупостей. А не то двери взорвем.

Через несколько секунд Пихл вместе со своим знакомым кордником [31] Городовой ( эст .). Кеном-Марти Вахером, дежурившим в тот день в банке, сидел связанный и с ужасом глядел на охранявшего их крупного мужчину в каком-то странном, серо-голубом пятнистом одеянии, с мощными кулаками и грустными еврейскими глазами. В руках охранник держал странного вида то ли карабин, то ли пистолет-пулемет. Внезапно в здание банка быстро вошли трое в таких же странных костюмах. Первый – человек с неподвижным лицом и ледяными глазами, вопросительно взглянул на сидевших.

Часовой вытянулся:

– Товарищ комбриг. Группа сержанта Соколова согласно боевому заданию захватила банк и двух полицейских. Доложил боец Геллерман.

– Молодцы, – сказал морозноглазый без всякого выражения и посмотрел на часы. – На три минуты опережаете график… – Тут он взглянул на сидевших полицейских и поинтересовался: – А это у тебя, Геллерман, что за тела?

Тот усмехнулся:

– Это, товарищ комбриг, пленные. Фамилии у них чудные: один – Вохра, а второй и вовсе – Пихал.

– Что и куда? – без выражения спросил Новиков, однако глаза его чуть потеплели. – Ты бы, Моисей, вообще соображал, что при женщине говоришь.

Одной из троих вошедших была девушка, но когда Пихл случайно встретился с ней глазами, то невольно содрогнулся: у юной красотки, чем-то похожей на актрис из заграничных фильмов, были глаза матерого убийцы.

А морозноглазый тем временем продолжал:

– Вам сейчас смена из первого бата подскочит, а вы тут не рассиживайтесь. Сотрудников повязали, двери прикрыли и – вперед! Вон Вохра с Пихалом проследят, чтобы чужих не было. Проследите? – поинтересовался он у связанных полицейских, вперив в них свои арктические глаза.

Те судорожно закивали головами, молясь про себя только об одном: пусть этот морозноглазый советский забудет об их существовании! Пусть не смотрит на них своими жуткими ледышками!

А Новиков, бросив в микрофон кодовую фразу, махнул рукой:

– Давайте, ребятки! Вперед и с песней! – и совсем не удивился, а лишь ухмыльнулся, когда балагур Доморацкий забасил «Широка страна моя родная».

Рядовой Урмас Рейнсалу, ежась от пронзительного ноябрьского ветра, стоял на посту у старых казарм. Шинель совсем не спасала от ледяного дыхания осенней Балтики, и Урмас слегка пританцовывал на месте.

Где-то далеко раздался резкий хлопок. Рейнсалу прислушался. Вроде бы в районе электростанции выстрелил полицейский карабин. «Очень возможно, – подумал Урмас. – Опять эти голодранцы бунтуют. Видите ли, война им не нравится. А война с большевиками – святое дело. Так наш полковой пастор говорил. А полковник говорит, что нам весь мир поможет…»

В этот момент снова хлопнул выстрел, но теперь уже с другой стороны. И, кажется, на сей раз – не из карабина. Кажется, это из пистолета. «Полиция старается, – размышлял Рейнсалу, – а мы… Ни на фронт, ни здесь…»

В темноте что-то мелькнуло. «Кошка, – догадался Урмас. – Развелось же этих тварей! Пристрелить бы…» И это была последняя мысль в его жизни. Что-то ужасно тяжелое ударило его прямо под обрез козырька форменного кепи, и Рейнсалу упал, выронив винтовку.

Старший лейтенант государственной безопасности Бажуков опустил ПМ-37 и махнул рукой: «Чисто». Несколько человек, показавшихся в темноте призраками, легко перемахнули через ворота, окружили караулку. Бажуков вытащил из-за пояса нагайку, подаренную самим маршалом Буденным, прислушался. Точно! Кто-то подходит к двери.

Чуть скрипнули петли, и тут же змеей-гадюкой свистнула плеть. Вплетенная в конец нагайки-волкобоя пуля сломала кадык дежурному лейтенанту Индреку Таранде, тот повалился навзничь, но упасть не успел. Его подхватили и словно щит внесли обратно в караулку.

Капрал Март Лаар не успел понять, почему собиравшийся пойти помочиться лейтенант Таранд вдруг прыжком вернулся назад, да еще набросился на него, Лаара, при этом измазав его чем-то липким. Удар боевого ножа был верен и точен: не зря Соколова хвалил сам Новиков.

Спецназовцы быстро разобрались с «бодрыми» [32] Бодрствующая смена караульных (сленг Советской Армии). , затем Бажуков бросил по рации код-команду «Вертеп!», и очень скоро в казармы вбежали два взвода спецназа из второго батальона. За ними цокали копытами четыре якутские лошадки, на вьюках которых размещались два дегтяревских станкача и пара таубинских гранатомета. Спецназовцы вихрем разлетались по территории, захватывали оружейки, а в спальных помещениях уже раздавалось бодрое: «Подъем! Руки за голову! Лицом к стене!»

Через полчаса все было кончено: на плацу стояла толпа эстонских солдат в нижнем белье, кутающихся в одеяла, а по периметру прохаживались бойцы бригады спецназа, с суровыми лицами и «акаэнами» наперевес. А в штабе второго пехотного полка Бажуков общался по рации со Стальным Киром:

– Товарищ первый! Объект «Банда-один» взят. Потерь не имею.

В наушниках скрипнуло, а затем искаженный, но вполне узнаваемый голос Новикова спокойно произнес:

– Молодец, девятка. Так держать. Оставь третьи номера, а сам выдвигайся к объекту «Бардак». Огневой контакт. Поможешь трещотками и стукалками. Вопросы?

– Никак нет! Эска?

– Эска.

В ночь на тридцатое октября в здании Главного Управления полиции было неспокойно. Во многих кабинетах горел свет, по этажам метались кордники, констебли, ассистенты и агенты. А все потому, что неспокойно было в самом Таллине и его окрестностях. Третьего дня стало известно о готовящейся всеобщей забастовке. К ней уже готовы присоединиться рабочие завода «Вольта», завода «Ильмарине», а на судоремонтном вообще будто бы заметили каких-то вооруженных людей! Да еще эта война. Вроде бы и все хорошо идет: вести с фронта самые радостные. Финны уверенно двигаются к Петербургу, эстонские части уже возле Пскова. И все-таки, все-таки… Газеты кричат о том, с какой радостью встречают русские своих освободителей от большевистского ига, а вот солдаты посылки домой присылают. Костюмы шерстяные, отрезы, ботинки кожаные. У кого ж они все это отобрали? У тех, кто под игом стонет? Симпатичное иго выходит. И вообще, если иго – такое, может, не очень-то они и стонут? Вон в Эстонии на половине хуторов отхожих мест нет, а из этих красных колхозов радиоприемники волокут…