Дмитрий Старицкий - Путанабус. Наперегонки со смертью

Убедившись, что все обратили на него внимание, этот человек выкрикнул:

– Я Лев Мехлис, комиссар запасной бригады, в которую входит ваш полк! Я желаю знать, что тут происходит.

– Расстрел контрреволюционеров и врагов народа, товарищ комиссар, – бойко ответил Михалыч, но воинского приветствия начальству не отдал, хотя и вытянулся в струнку.

– Дайте мне постановление трибунала, – приказал комиссар, требовательно протягивая ладонь.

– Нет никакого постановления, товарищ комиссар, – ответил Михалыч, впрочем, осознавая себя в полном праве, – расстрел производится по приказу товарища Фактора.

– Я отменяю расстрел до заседания Ревтрибунала, – отрезал Мехлис и опустился на сиденье. Потом, повернувшись, добавил: – Ведите этих задержанных в штаб, будем разбираться.

В селе Мехлис, не медля, машиной отправил очнувшегося Нахамкеса в Пензу.

Перед отъездом тот потребовал меня явить пред свои светлые очи. Оказывается, он узрел свои так и неубранные отрезанные ноги в медном тазу в каретном сарае и понял, что ему грозило.

Благодарил.

Вменяемый товарищ.

В ответ я ему не преминул наябедничать, что его ноги были бы совсем целые, если бы товарищ Фактор не расстрелял доктора Болхова. Мне же не оставалось ничего другого, как их ампутировать. Иначе – хана.

– Разберемся, – мрачно сказал Мехлис, стоящий у автомобиля рядом со мной.

– Ты уж разберись как следует, по-партийному, Лев Захарыч, – попросил его товарищ Нахамкес, – без сантиментов.

И подозвав меня к себе, вложил в мои руки кобуру с ремнем.

– Владей, – усмехнулся, – чтоб было чем от контры отстреливаться красному фельдшеру.

И откинулся на подушки заднего сиденья, подставив осеннему солнышку свой небритый подбородок.

Автомобиль взрыкнул мотором и, мешая тяжелую пыль с сизым выхлопом, укатил в сторону губернского центра.

Прошли в каретный сарай, в котором Наталия Васильевна проводила уборку, ведь после вчерашней операции это почему-то никому из товарищей не пришло в голову. Несмотря на то что в том же помещении находился сам товарищ Нахамкес, которого они все ужасно уважали.

Мехлис тут же спросил поднявшуюся с корточек баронессу:

– Вас как зовут?

– Наталия Васильевна Зайцева, – тут же за нее ответил я и сделал женщине страшные глаза из-за плеча комиссара.

Умница все поняла и сделала молчаливый книксен.

– Так вот, товарищи Зайцева и Волынский, – сказал комиссар бригады, – теперь вы мобилизованные бойцы Революционной Красной армии, доказавшие ей свою полезность. Но учтите: дезертиров у нас расстреливают.

После чего круто повернулся и ушел в здание волостного правления. Наверное, с Фактором общаться.

Я положил подаренную Нахамкесом кобуру на стол и, освободив руки, стал помогать сестре милосердия с приборкой, потихоньку ей выговаривая:

– Милая Наталия Васильевна, вопрос категорически серьезный…

Она посмотрела на меня внимательно, ничего не говоря, ожидая продолжения.

– Никогда и нигде не упоминайте того, что вы баронесса. Вы простая сестра милосердия из мещан, ваша фамилия теперь – Зайцева. Если кто и услышал ранее, что вы Зайтц, то посчитает, что попутал. Не так много внимания досталось вам от товарищей. Им в большом селе вдовушек и солдаток хватало. Не говорите никому, что были замужем, тем более – за полковником. Надеюсь, что все это ненадолго и скоро с товарищами мы расстанемся.

– Но ведь комиссар предупредил, что за дезертирство нас расстреляют, – напомнила мне баронесса.

– А сегодня с нами что хотели сделать? Не уживусь я с ними. И вас бросить у них не смогу.

Молодая женщина встала, убрала ведро с мусором к входной двери, вымыла ладони у рукомойника и лишь потом сказала:

– Давайте будем чай пить. Там все и обсудим… – И через паузу добавила, улыбнувшись: – Милый.

– С удовольствием, – ответил я, направляясь к рукомойнику.

Пока Наталия Васильевна готовила морковный чай, я рассмотрел гонорар за лечение от товарища Нахамкеса. Длинная кобура формованной рыжей кожи. Ее откидное крыло крепилось шлейкой, которая продевалась через нашитый кожаный штрипчик и закреплялась в прорезь на медную кобурную кнопку. Надежно закрывает, но, когда требуется скорость выхватывания ствола, может быть критично.

В кобуре был австрийский автоматический пистолет системы Манлихера [14] 7,63-мм пистолет системы Манлихера, образца 1905 г. (подробнее – см. Глоссарий). , изящный, как хортая [15] Хортая борзая . Южнорусская порода охотничьих собак. Отличалась от русской псовой борзой гладкой шерстью. . С длинным стволом и неотъемным магазином на десяток патронов. Изогнутая рукоять в руке сидит удобно, как влитая. Дорогая, статусная машинка. Не у каждого австро-венгерского офицера такая была. Они больше с более дешевыми пистолетами «штайр» или револьверами Гассера бегали. Или с немецкими парабеллумами под гражданский патрон 7,65 миллиметра.

Оттянул затвор и попробовал продавить патрон в магазин – полный, не давится пружина.

На хорошем кожаном ремне с орленой латунной бляхой (орел тоже двуглавый, но несколько другой, чем российский) висело два кожаных длинных и узких подсумка, в которых оказалось по снаряженной обойме к пистолету. Патроны блестели ровненькими бочонками. В каждой обойме было по десять патронов калибра 7,63 миллиметра.

Тридцать патронов – негусто. И брать их тут негде. Может, оттого и подарил товарищ Нахамкес мне эту машинку с барского плеча. Куда ее девать, когда патроны кончатся? Но, как говорится, дареному коню…

Засунул все обратно по подсумкам и в кобуру и опоясался этим ремнем поверх пиджака.

Наталия Васильевна, увидев меня в этом парамилитаристком прикиде, неожиданно прыснула:

– Георгий Дмитриевич, вы сейчас небритый да с этим оружием очень похожи на армянского маузериста.

Я провел ладонью по подбородку. Бриться пора, однако.

– Вы правы, Наталия Васильевна, только с этими арестами да расстрелами и не о таком позабудешь.

И мы дружно засмеялись, радуясь тому, что, несмотря на все, остались живы. И тому, что мы взаимно очень нравимся друг другу.

Потом прикатила комиссарская машина из Пензы, та, что отвозила в госпиталь Нахамкеса. В ней, если не считать постоянного водителя Мехлиса, приехало трио новых персонажей. Все как один – в английских шоферских кожанках и справных хромовых сапогах. Громко протопав по крыльцу, они скрылись в здании волостной управы, хлопнув входной дверью.

Я их заценил, когда ходил мусор выкидывать на помойку. Под конвоем, естественно. Меня под конвоем теперь и гадить водят.

Потом по нашим охранникам пронесся шелест, которым они сразу же поделились с охраняемыми, то есть с нами: