Игорь Минаков - Паутина миров

Он нырнул в дом. Стукнула рама, затянутая противокомариной сеткой. Костик остался в одиночестве.

«Почему это Смирнов всегда берет меня на слабо?..» – подумал он горестно.

Валерка нравился девчонкам. Рослый накачанный блондин, наглый, как танк, и обаятельный, как Джонни Депп. Он любил прикалываться над чернявым невысоким Костиком, который при виде Валеркиной подружки, медсестры Лариски Емельяновой, мучительно краснел и заикался. Не то чтобы Лорка ему нравилась, но от ее пышного тела веяло такой женской притягательностью, что не реагировать на нее было невозможно. Валерка это быстро просек и стал пользоваться, придумывая Костику все более каверзные испытания и недвусмысленно намекая, что Лорка не любит маменькиных сыночков и бздунов.

Зубчатая стена Клетинского бора чернела на фоне серебристо-белого ночного неба. Ухал филин. От реки несло промозглой сыростью. Зудели комары. Смутно белела тропинка, которую любознательные пионеры протоптали к кладбищу. И пионеров-то давно нет. И лагерь «Салют» называется просто – детским и оздоровительным. А тропинка осталась. И вот теперь ему, Костику, студенту-второкурснику, предстояло отправиться туда, куда бегают по ночам разве что глуповатые пятиклассники. Единым духом одолеть полкилометра. Протиснуться между ржавыми прутьями. Отыскать склеп и забрать эту дурацкую бутылку.

«Отдам и скажу, чтобы засунул ее себе куда поглубже!..» – решил Костик, спрыгивая с крыльца.

Штанины джинсов промокли мгновенно, но кроссовки были хорошие, им роса не страшна. Костик мчался едва ли не вприпрыжку. Вспомнилось детство. Такой же лагерь. Страшилки, которые рассказывали пацаны после отбоя. Сладковатая жуть и тайное желание проверить себя. Но рядом с лагерем «Лазурный берег», где Костик проводил летние каникулы, не было кладбища. Там все было по высшему разряду, как и положено в заведении для детей состоятельных родителей. Костик и сейчас бы не парился в этом совковом «Салюте», да времена изменились. Папик разорился в кризис две тысячи восьмого и не мог больше замолвить словечко перед ректором педунивера, куда Костику пришлось поступать своими силами, без протекции. И тем более ничто не мешало отправить сынка бывшего владельца торговой сети на практику в бюджетный детский лагерь на берегу Нутромы.

Кладбищенская ограда рассекала лес ржавым редкоколом. Три прута, как раз над тропинкой, были отогнуты. Костик протиснулся, стукнувшись макушкой о верхнюю перекладину. На кладбище стояла тишина. Это было странно, ведь бор по ту сторону ограды шумел и гнулся под ветром. Сразу вспомнились все страшилки, слышанные в детстве, все пересмотренные ужастики. Костик повернул было назад, к пролому, но кто-то голосом Валерки насмешливо шепнул ему в ухо: «Принесешь, значит, не бздун…» И Костик остался. Не глядя на белесые от времени деревянные кресты, спотыкаясь о просевшие холмики, не обращая внимания на зловещую тишину, он зашагал к склепу. Кладбище раскинулось на холме, деревья здесь росли редко, а немеркнущее июньское небо давало больше света, чем в лесу, поэтому Костик почти сразу заметил угловатую крышу склепа.

Теперь оставались сущие пустяки. Дойти до склепа, в котором давно ничего не было, кроме прошлогодних листьев, пивных жестянок, использованных прокладок и презиков, взять бутылку, и назад. И лучше всего – по-быстрому. Костик единым духом преодолел расстояние, оставшееся до склепа, рванул на себя хлипкую деревянную дверь, чудом держащуюся на петлях, и отпрянул…

Ни листьев, ни презиков, ни жестянок – весь склеп занимала влажная, тошнотворно пульсирующая масса. Костик остолбенело взирал на непонятную дрянь, вцепившись в ручку двери.

«Пропала бутылка… Смирнов ни за что не поверит…» – это была единственная связная мысль, которая вертелась у него в голове.

Розовая гадость словно почувствовала присутствие младшего вожатого. Она выбросила истекающие слизью отростки и вдруг неуловимо и страшно вывернулась наизнанку.

Спроси Костика: как это – вывернулась? Где у нее изнанка? Он ответить бы не смог. Просто почувствовал – выворачивается, мразь. А потом – опять и опять. И каждый такой «выверт» сопровождался волнами невыносимой вони. И, как ни дико, вонь эта вовсе не оттолкнула второкурсника Костю. Наоборот, – забыв обо всем, он, будто загипнотизированный, шагнул неведомой твари навстречу.

Хитники отступили, оставив на Крысином пустыре полтора десятка ранеными и убитыми. Сухая трава горела, бриз раздувал пожар.

Лещинский направил бронеход сквозь дым и жаркое марево. С виду громоздкий трехногий механизм с вынесенными на пилоны огнеметами и скорострельными излучателями переместился, мерно ступая сегментированными лапами, на середину пустыря.

– Это Мак. Я собираюсь выйти, – объявил Лещинский по рации. – Что неприятель?

В шлемофоне раздался голос Полынина:

– Мак, это Тюльпан. Хитники бегут на северо-восток, предположительно – в Грязный порт. Расстояние увеличивается. Проведу до буферной зоны, чтобы быть уверенным.

– Понял, Тюльпан, – отозвался Лещинский. Камера заднего вида выхватила силуэт второго бронехода. Это Гаррель подтянулся ближе, чтобы в случае чего прикрыть товарища. – Открываю кабину.

Лещинский расстегнул ремни, отодвинул в сторону пульт, разблокировал замки. Загудели сервомеханизмы, поднимающие «фонарь» над корпусом боевой машины.

Почему-то вспомнилось, как жгут листву в осеннем парке. Над тропинками, над полянами, между морщинистыми стволами деревьев висит белесая мгла: коктейль из дыма и тумана. Пахнет пряно и горько. И солнце – словно серебряный кругляш над оскудевшими кронами…

Гнать эти мысли. Поганой метлой – гнать!

Выбраться из кресла. Встать на подножку. Спрыгнуть на землю.

Вдали гудели турбины флаера Полынина, Тюльпан провожал хитников, следуя за ними на километровой высоте. Бронеход Гарреля тяжело топтался вдоль границы пустыря, на каждый его шаг замусоренная земля отзывалась дрожью.

– Мак, со стороны Канавы идут ополченцы, – раздался в шлемофоне голос Гарреля.

– Пусть идут, – пробурчал Лещинский. – Это их добыча…

Он вытащил из нагрудного кармана трубку, вырезанную из корня жгучей осины.

Темно-вишневое, отполированное тысячами прикосновений неказистое изделие напоминало пальцы Аркадия Семеновича – узловатые и почерневшие. Профессор Сахарнов наловчился работать с древесиной, к которой другие и подступиться боялись. Не от хорошей жизни пришлось освоить старику ремесло резчика по дереву. На говорливом базаре близ Чумного городища поделки бывшего декана философского факультета МГУ пользовались небольшим, но устойчивым спросом.