Игорь Минаков - Паутина миров

Приятно удивляло количество биомассы в чанах. Похоже, любимый город мог спать спокойно: голодные бунты ему не грозили.

– Это то, что мы имеем на выходе, – сказал Данелян. – Идем, покажу тебе «приемник» и «отстойник».

Они обошли зал, нырнули в коридор с овальным ребристым сводом. В лица им повеяло сквозняком с запахом канализации.

– Как девушку зовут? – спросил Данелян.

– Оксана.

– Ох… – Глаза его маслянисто заблестели. – Люблю Оксан. Мою первую жену так звали, в Ереване осталась. Свечки за упокой, наверное, теперь ставит… Так, дальше у нас «приемник», наденешь масочку, а?

Директор сдвинул дверцу-гармошку, открыл спрятанную в стене нишу. Покопался внутри и вынул пару противогазов, похожих на маски чумных докторов. Такие бы подошли скорее клювастым птичникам, чем людям.

Лещинский приладил лакированный, пахнущий внутри пылью клюв. Подтянул ремни, чтобы они мягко, но плотно обхватывали по-военному коротко стриженный затылок.

Они прошли через занавешенный плотным целлофаном проем в «отстойник». Там, среди обжитых разноцветными грибками стен, кипела работа. Гопники орудовали лопатами. Весело переругиваясь, они перебрасывали отстоявшуюся жижу в ненасытную глотку «приемника», с которой начинался единый пищеварительный тракт квазиживой системы, производящей биомассу. У аборигенов были насосы, чтобы перекачивать содержимое «отстойника» в «приемник», но сейчас насосы не работали, и инженеры Корсиканца посчитали, что надежнее будет поставить дюжину работяг с лопатами, чем пытаться что-то починить.

– Пойдем, покажу административное крыло, – сказал Данелян, прежде чем у Лещинского возникло опасение, что сейчас и ему выдадут лопату.

Они снова вернулись в коридор, свернули в узкое, скудно освещенное ответвление и взобрались по крутой лестнице на второй этаж.

Лещинский невольно выругался.

Биомасса стелилась по полу коридора, влажно сверкала светочувствительными глазками на стебельках, лениво выпускала ложноножки и втягивала их в волнообразном движении. Биомасса выпирала из вентиляционных портов, из боковых коридоров, из дверных проемов. Биомасса формировала жгутики и ощупывала ими потолок.

– А что это у вас за непорядок?.. – выдавил ошеломленный Лещинский.

Данелян хмыкнул.

– Чертовщина какая-то, – он перетянул очки с носа на лоб, потер переносицу. – Ведь никто толком не знает, как завод работает. Она разрастается и разрастается. Заполнила, зараза, почти весь внутренний объем корпуса. То, что ты видел на выходе в чанах – лишь вершина айсберга. А так она давно вырвалась на свободу. Но пока, к счастью, в границах завода.

Единственное, что Лещинский сумел понять сразу, – еды в Колонии, оказывается, раз в сто больше, чем он предполагал.

– М-да… – Данелян огляделся. – Комбайн сюда подняться не может. Поэтому мы вручную пилим-режем и отправляем мясо обратно в «приемник».

Лещинский решил, что ослышался.

– Куда-куда? Обратно в «приемник»?

– Ага, – Данелян потянулся к ложноножке, что слепо шарила в воздухе, высунувшись из вентиляционного порта. Ложноножка пугливо отпрянула, выпустила сквозь мембрану, заменявшую ей кожу, пенистую жидкость. – Но поедая само себя, оно растет еще быстрее. Замкнутый круг. Так что твои инструменты – тележка да мачете. Рубишь, грузишь, отвозишь и сбрасываешь в «приемник». Но не сейчас, а позднее – когда уйдут те.

– Те? – Данелян явно имел в виду гопников с лопатами. Лещинский окончательно опешил. – Они не знают, что творится у них над головами?

– Об этом мало кто знает, – пояснил Данелян. – Но ты ведь гвардеец, ты не сболтнешь.

– Я-то не сболтну! – От волнения Лещинский повысил голос. – Но это ведь еда! Зачем ее утилизировать? Раздайте жителям Колонии! В Чумном городище за «тройной стейк» горло перережут! Молодые девчонки продают себя, чтобы прокормиться! Хитники достали уже! Дайте им еды, они от нас и отцепятся!

Данелян поморщился.

– В том-то и дело, друг мой. В том-то и дело.

– В чем?!

– Продукция завода выступает в Колонии всеобщим эквивалентом. Проще говоря – деньгами. Что случится, если печатный станок запустить на полную мощность? Бедных не станет? Нет, дружище, – богатых не станет. Потому что деньги потеряют ценность. Вот и мы не имеем права раздарить излишки сброду с окраин.

– Так то – деньги, а это – всего лишь склизкая гадость, которую и мясом с натяжкой можно назвать.

Данелян нахмурился. По его физиономии было видно, что ему не хочется продолжать препирательства.

– Корсиканец сказал, что на тебя можно положиться… – обиженно пробубнил он.

– Так точно, – хмуро подтвердил Лещинский.

Лещинский кивнул ополченцу, который дежурил в подъезде, и поднялся на второй этаж. Было уже поздно. Все спали. Лещинский медленно шел мимо ряда одинаковых дверей вдоль длинного, прихотливо изогнутого коридора, прислушиваясь к странной, словно нежилой, тишине. Не верилось, что за каждой дверью – человеческая семья, или брачный альянс арсианцев, или гнездовье птичников, или кубло нгенов. Звукоизоляция в здании, приспособленном под семейную общагу, была идеальной. Профессор Сахарнов считал, что ряд строений, примыкающих к заводу, предназначался аборигенами для чего угодно, но только не для жилья. Лещинский не спорил, хотя трудно было представить, с какой еще целью можно выстроить сотни одинаковых комнат с нишами «телевизоров», раковинообразными закутками «санузлов». Правда, этими «удобствами» все и ограничивалось. Остальное сделали новые жильцы. Натащили тряпья, наставили самодельной мебели, приспособили электроплитки и прочие кустарные бытовые приборы к контактной сети дома. На овальных окнах появились занавески и жалюзи. Днем в общаге непрерывно щелкали двери, по коридору носилась детвора, пахло жаренной на растительном масле «колбасой», но ночью казалось, что пришельцы исчезли и дом вернул себе былое назначение.

Из-за поворота выплыло «привидение». Лещинский замер. Может, обойдется? Вваливаться в комнату к Оксанке в компании «привидения» не хотелось. Оксанка их до смерти боится. Спрашивается, чего бояться? «Привидения» – самое безобидное, что есть под Чертовым Коромыслом. Безобиднее даже «вечных обручей», с которыми пацаны играются. Наверное, это у нее инстинктивное, вроде боязни мышей.

«Привидение» вяло, будто его волокло сквозняком, приближалось.

Лещинский мысленно взмолился:

«Давай, давай… дуй мимо… Не нужен я тебе… Ничего я в тебе не понимаю… Да и не хочу понимать… Иди, ищи своих хозяев… Если найдешь…»

Внутри туманного образа возникло что-то вроде серебристой спирали. Лещинский затаил дыхание. Если профессор прав и эта хрень действительно реагирует на человеческие мысли, то лучше о ней не думать. И не смотреть на нее.