Комбат Найтов - Мы взлетали, как утки…

– Ладно, лейтенант, не сгущай краски, и так хватает неприятностей. Фактически из дивизии летает только 15-й полк, двести два вылета за вчера, ну и твоя группа произвела сто двадцать семь вылетов.

– Сто сорок восемь, товарищ полковник, еще «аисты» не посчитали, а они вели разведку, подбирали летчиков, обеспечивали переброску л/с. Много летали.

– Ты чего, Наумыч, к титьке припал и сидишь в Кейданах?

– Мне что, работы не хватает? Полк по разным точкам сидит, всех обеспечивать надо. Только и успеваем вагоны разгружать. Там станция, и держаться надо за Кейданы двумя руками, а помощники у меня хорошие – и Мирошкин, и Шкирятов, и другие.

– Сколько он у тебя?

– Третий месяц.

– И все и.о. и младший лейтенант? Не солидно! Ведь почти полком командует! Подавай документы, Ионов подпишет, вернулся очень довольным.

– Напишу, – мрачно ответил Мамушкин.

Подбежал посыльный.

– Товарищ полковник! Разрешите обратиться к младшему лейтенанту Шкирятову!

– Обращайтесь.

– Товарищ командир, просили передать: большая группа самолетов курсом на нас, дистанция сто километров.

– Объявите тревогу. Товарищ полковник! Разрешите идти! Вам лучше улететь. Видимо, по нашу душу идут.

Бегу на КП. Дежурный докладывает: группа самолетов около пятидесяти – ста отметок появилась на высоте четыре тысячи метров от Инстернбурга. Пеленг на цель не меняется, идут сюда. У КП командиры, в том числе командир дивизии.

– Слушай боевой приказ! – все застыли.

– Группа вражеских самолетов, двумя эшелонами, следует к аэродрому. Высота нижнего эшелона – две тысячи метров, верхнего – четыре. Скорее всего, нижний – Ме-110, верхний – Ju-87. Им идти пятнадцать минут. Взлетаем все и набираем в стороне шесть – семь тысяч, пропускаем под собой, истребителям связать боем прикрытие, штурмовики займутся пикировщиками, с Ме-110 будет работать артиллерия и те, кто провалится вниз. Полное радиомолчание до моей команды, канал связи два, запасной – семь. «Мигари», у вас связи нет, держитесь поближе. Будет туго, подводите «мессы» перед нами. Поможем. По машинам, прогреваться на рулежке! Взлет по готовности, высоту набирать в стороне от аэродрома. Всем – к запуску!

Я и Ксюша рванули к машине, помогаем сбросить маскировку и запускаемся, двойной свисток о готовности стрелка, взлет с места. Отхожу к Шуливе, и там, прикрываясь кучевыми облачками, начинаю набирать высоту, за мной идут и истребители, и штурмовики, пока вразнобой, но перестраиваются. Че-то у меня машина тяжеловато высоту набирает! И тут я вспоминаю, что вылет-то мне отменили, но четыре осколочных контейнера у меня с собой. Смотрю вниз в прицел, подо мною машины, не сбросить. Беру по сетке дистанцию и понимаю, что могу довольно точно ее измерить! А прицел мне выдаст точную поправку по разнице скоростей. Тоже дело! Выругался, но ползу вверх, на пяти тысячах дал поддув в кабину. Мне-то хорошо, а каково сейчас Ксюхе! Подул в трубу.

– Справа маска, только кислород старый, осторожнее. Как ты там?

– Пока в норме.

– Начнешь терять сознание – стреляй.

– До шести я летала.

Шесть, значит, шесть. Перешел в горизонталь. Получаю с земли курс, дистанцию и курсовой угол на цель. Все, доворот! Дал команду доворачивать, покачав крыльями.

Курсовой слабо меняется на корму, чуть довернул. Нас пока скрывает довольно большое облако, но оно скоро кончится. Им до цели осталось семь минут. Цель вижу, и немецкое прикрытие нас обнаружило. Шесть пар немцев полезли наверх, четыре пары крутятся у бомберов. Черт, «МиГам» не передать команду атаковать нижних. Впрочем, смотрю, Васин сам сообразил, что делать, он разделился: две четверки атакуют поднимающиеся «мессы», а одна пошла ниже.

– «Чайкам», атака! «Горбатые» за мной! – валюсь на крыло и ухожу в пикирование, одновременно прикрывая щитки двигателя. С интересом заглядываю в нижний прицел, он имеет привычку забрызгиваться маслом. Слегка успел, но еще видно, взлетели всего восемь минут назад. Предупредил своих, чтобы близко к бомберам не лезли, работать пушками с пятисот метров, бомберы поджались и готовятся отражать атаку. Так, последняя девятка вползла в прицел, эх, высоковато иду! Накренил нос, дав десять градусов пике, выровнялся, и сброс. Обороты, и наверх. Одна, две, три, четыре, пять, шесть! Звучит свисток Ксюхи! И по радио: «Ни хрена себе!» А мне ни фига не видно! Чертов «Ил», все, что сзади, рассмотреть почти невозможно. Наползает еще одна девятка, эти по мне ведут огонь. Маневрирую активно, выполняя «змейку». В прицеле, сброс, загрохотал «ШКАС», замигали лампочки: доворот вправо. Иду вправо, в зеркале вижу хищную морду «месса». Опять «ШКАС», и «мессер» запарил движком. Второй проскочил подо мной, так как я сбросил скорость. Бью вдогон из всех стволов. Есть! Свисток от Ксюхи – короткий, чисто! Иду на третью девятку, доворачивая влево. Есть, сброс. И вижу, как «юнкерсы» валятся в разные стороны на крылья и их строй распадается, они уходят в пикирование, не доходя до цели. Четвертая впереди, крайняя кассета.

– Не будь жадным, нам оставь! – послышалось в наушниках.

Дую в трубу Ксюхе:

– Обстановку сзади дай!

– Наши ведут огонь по «девятке», они ниже трехсот, «мессеров» не видно, они пошли за третьей, наверху бой, много парашютов, в основном белые, немецкие.

До четвертой дойти не успел, она рассыпалась, собираю своих и командую прикрытию выходить из боя впереди нас. Налета верхних не будет, теперь бы узнать, что там внизу. Снизу докладывают, что несколько «мессеров» обстреливают лес и пустые стоянки, 15-й полк идет на выручку. Просят продержаться пять минут. И мы начали спускаться, находясь в постоянной готовности встать в круг. Несколько «чаек» притащили за собой хвосты, которые пришлось отсекать пулеметно-пушечным огнем, но разгром эскадры убавил желание у немцев разделаться с нами прямо сейчас. «Чайки» уверенно маневрируют на виражах, прикрывая нас огнем и маневром. В Зибулях приземлились только подбитые машины, остальные ушли в Кейданы. Я там завис с машиной на сутки. Около сотни пробоин и куча вмятин на броне.

А женщины любят героев! Теперь я точно это знаю. Мы плюхнулись на поле в Кейданах, и я зарулил в свой капонир. Развернулся прямо перед ним. Еще не успел отстегнуться и нас заталкивали назад под сеть, как Ксюха выскочила на крыло, открыла мой фонарь и сунула мне в руку осколок, который срикошетил от пулемета и упал ей на колени. И начала меня целовать. Видимо, перепугалась. Я встал и поцеловал ее по-настоящему. И она ответила. Мы так и стояли на виду у всех, а все аплодировали. Мудаки! Страху и я, и она – мы натерпелись! Сто метров – это не дистанция! Потом она зарделась, вырвалась и закричала: «Больше двадцати бомберов за вылет и два «мессера»! Я его люблю, ура!!!» Большая часть людей тоже начала орать «ура», и лишь пожилые, видавшие виды механики понимали наше состояние. И не сильно верили в случившееся. Я ничего не видел, но сзади сели мои ребята, которые гурьбой бежали к моему самолету. Что-то переспросив, они принялись кричать «ура», и только Мирошкин стоял и улыбался. Потерь не было! И аэродром мы отстояли! Я спрыгнул с крыла и протянул руки Ксюше. Она буквально упала мне в руки, и пришлось звать доктора.