Иван Косолапов - Часть чего-то. Повесть первая

Мой же личный враг уже стоял прямо передо мной и готовился было пустить в дело электричество, как тут об (запечатанную в кевларовый шлем) голову ему разбилась небольшая деревянная бита. Она просто разлетелась в щепки, кстати очень эффектно.. но и невероятно больно для того, кто получил удар. А тот, кто наносил, явно обладал немалой мощью, чтобы так зарядить. Через миг я узнал, что этот некто был… Совранов?

Честно говоря, я был неслабо поражен.

– Идём! Проход открыт, надо торопиться! – взял меня, пребывающего в полусогнутом состоянии человека, за шиворот профессор и потянул к бетонной кишке.

Сзади послышался шипящий звук, словно обрызгивали что-то… Поняв об поражении, некто всё же нажал кнопку выпуска газа, и теперь квадрокоптеры, следуя за нами, делали свою работу. Но я еще слабо соображал, чтобы взять кляп с кислородопоступательным шлангом. Да и другие что-то медлили, неужели очередной враг был пока далеко?…

Тяготению я не сопротивлялся, да и не надо было… Не этого ли мы добивались?… Что-то я вообще слабо соображал.

Когда морозный мрак туннеля накрыл нас и половину восставших, я вдруг почувствовал резкую слабость. Ноги подкосились и я, даже с запястьем в руке профессора, медленно оплыл на дорожное полотно.

– Эй… Эй, Алмыков, что с вами?! – забеспокоился старик, подскочив ко мне. – Быстрее.. они.. почти долетели! – оборванными кусками добрались до меня его взволнованные поторапливания.

Но я его уже не слышал. Я шарил пятерней по своей макушке, пытаясь найти источник тупой боли. Нащупав нечто влажное и тёплое, тут же отдёрнул руку. Света было немного, однако красный цвет, в который теперь была выкрашена моя ладонь, я распознал сразу…

– Наверное.. когда упал.. разбил, – как-то невнятно пробормотал я, будто пытаясь оправдаться, и тут же свалился в небытие.

Последнее, что я слышал, был настороженный зов Совранова, а потом поглотивший всё туман, и какие-то яростные крики далёкой битвы… Всё, дальше ничего.

В который раз за последние сутки я с трудом разомкнул слипающиеся веки.

В глаза с обоих боков ударил приглушенный свет флюоресцирующих ламп. Так, стоп, именно такие были у меня в комнате.

– Очнулся, – как-то грустно констатировал факт до боли знакомый голос.

– А что, было бы лучше, если бы не просыпался? – потирая перебинтованную голову (всё же разбил при падении), спросил я у отца, садясь на кровати.

– Что ты забыл среди этих полудурков? – как-то резко, притом уклоняясь от ответа, задал мне вопрос папа, когда я всё-таки посмотрел на него.

– Пытался вернуться сюда, – взглянув в ясные, спокойные глаза, вторя их уверенности, отчеканил я.

– А где был в это время электрокар?

– Разбили.. вчера, – закончил фразу я тем, что отвернулся и опять схватился за голову.

Отец недовольно встал, прошёлся, попеременно смотря то на меня, то куда-то ещё. Затем приблизился к выпуклому окну и, выдохнув, смотря наружу, сказал:

– Никогда не думал, что мой сын, станет одним из.. них, – я немного опешил: «Ничего себе, это он к чем клонит?». – Подойди сюда, – обернувшись в мою сторону, с отражающимися в очках огнями костров, попросил отец.

Я недолго подумал, после чего, с кряхтением, поднявшись, последовал к окну.

Второй уровень пылал… Бунты пришли и сюда, беспорядок теперь властвовал и здесь. Однако на этот раз меры их успокоения предпринимались куда более жесткие: было видно, что дороги всюду имели обратные полюса, которые время от времени всё ещё меняли, дабы спутать незваных гостей; экипированные стражи порядка теперь не стояли без дела, рьяно пресекая взбунтовавшуюся молодежь; даже пневматическое, электропоражающее и травматическое оружие, судя по звукам, пошли в ход… По крайней мере, хотелось верить, что это «травмат» да лёгкие поражающие электрозаряды.

Данная картина мне сильно напоминала кадры 3анимационного фильма «Акира», где революция происходила в свете прожекторов огромных многоэтажек и мультимедийных баннеров с рекламой… Почему-то 4одноименный фильммне не вспомнился.

– Переворот… – хладнокровно прокомментировал я, чуть пожав плечами и посмотрев на отца, с которым мои отношения всегда имели весьма напряженный характер.

– Вот именно, это переворот, власти… Только зачем он нужен тебе?…

– Хм, вот ирония, такой же самый вопрос я хотел задать тебе… Хотя, твой ответ ясен: деньги делают многое, – с ехидной ухмылкой я посмотрел на папу.

Тот, сохраняя непоколебимость образа, пропустил слова мимо ушей и сказал:

– Правоохранительные органы доложили, что видели тебя вместе с профессором Соврановым… Это так?

– Допустим.

– Ха, так вот кто тогда наговорил тебе всей этой бредятины, – всё-таки получилось вызвать хоть некий интерес у отца.

– Да? Я вот что-то не очень хорошо осознаю бредовость его слов.

– Он сумасшедший…

– Он проработал в Институте дольше тебя! – я немного повысил голос, и это возымело успех, ибо я действительно был прав. – И уж кто как ни он знает, каким образом за столь короткий час, вы сумели превратиться из обычного учебного заведения в огромного научного монстра, максимально приближенного к власти. Он уж точно знает, как передавать мысли и чувства внешне-канальным путём… Почему? Ах да, точно, это ведь он изобрёл данную технику передачи. И уж точно не он, нет-нет, смог впервые определить направленность «ветров» ноосферы скомбинировав их с внешними данными, просто коллинеарно поставив их направлению потока… – я опустил до этого в сарказме разведённые руки. В голове сильно пульсировало, но сейчас отступать было нельзя. – Пап, этот человек не будет врать по поводу того, что сам сотворил, и ты это прекрасно знаешь. Только вот, меня за ребёнка не держи.. и лучше всё-таки скажи, к чему вы стремитесь и как управляете стольким количеством демонстраций.. я, правда, хочу знать.

Я говорил как можно более мягко и доверительно, однако на Алмыкова старшего это впечатления не произвело. Он постоял недолго, грозно глядя на меня, после чего развернулся и, пробормотав что-то вроде «этот разговор бесполезен», пошёл прочь.

Я же предпринял последнюю попытку:

– Стой! Я ведь не сказал, что собираюсь как-то мешать вам! – отец остановился, прислушавшись. – У меня на это счёт как раз другие планы…

Встав с подоконника, я вежливо улыбнулся, разведя руки, и посмотрел на полностью обернувшегося мужчину, глядевшего на меня с ухмылкой.

– И какие же, если не секрет? – спросил тот.

– Поверь, уж точно ни каким-либо боком вас останавливать…

Немного посмеиваясь, папа прошёл к кровати. Сев на неё, он продолжил:

– Понимаешь ли… Большинство – создает правила. Неважно, кем ты являешься, какой чин имеешь… Против массы, ты – ничто. Конечно же, если только ты не пользуешься уважением у народа, ибо людьми деньги движут с неохотой.. а вот признание. В этом случае тебе ничего не угрожает. Однако, где зарождается вся воля толпы? Нет, не совсем в душах или сердцах, аха, в раде, суде, совете либо же еще где думают вовсе не сердцем или душой, а мозгами. Вот и человек понимает, что его нечто не устраивает также, головой. В этой ситуации как раз-таки и создаётся главный парадокс, ведь, вроде бы, если человек уважает и лелеет власть, что развернулась над ним, зачем ему что-то менять? Понимаешь ли, в такой ситуации уже работают два строго перпендикулярных друг другу отрезка чувств и эмоций, берущих своё начало в одной точке, но распространяющихся в разных плоскостях. А именно два лагеря, один из которых рад всему, а второго многое не устраивает. Они подобны двум ветвям параболы, комбинируя которые создаётся чистая константа. То есть, они уравнивают один другого. Поэтому ничего и не происходит, однако и ясно что нечто не так… И это нечто видит кто-то, у кого есть возможность всё исправить. Нет, не мы, а те, кто нам, как бы это прозаично не звучало, платит. Ибо раньше на людей воздействовали посредственно, внешне. Теперь это можно делать на прямую, так почему бы и нет? Особенно когда творится всё на благо. Это заплесневелое общество псевдодемократов и лжеджентельменов надо менять, так как на престолах главных сидят вовсе не те, кто этого достоин. Поэтому надо что-то делать… Вот мы и делаем.