Иван Косолапов - Часть чего-то. Повесть первая

– Ага.. посылая в ноосферу мысли других, ради собственного обогащения… Так что ли? – сказал я, потирая подбородок, после переваривания лекции отца.

– Хаха, не совсем. Знаешь, человек уже давно не принадлежит сам себе. Телевидение, работа, учеба, весь окружающий социум подстроен под то, чтобы вершить людскую судьбу без его участия и ведома. В конце концов и получается так, что сформировывается представление о жизни совсем не то, что грезилось сперва… Мы же хотим это исправить.

– В смысле?

– Ну-у… Не знаю, может быть ты слышал о такой вещи, как «золотое общество». Полмиллиарда, может миллиард людей, представляющих из себя понятие человека как такового. В наше время людей, способных, взглянув во тьму, лицезреть в ней целый мир, используя лишь мелкую толику воображения, не так много… Культура вершится не ими, а неким необразованным сбродом, чего быть никак не должно. Вот мы и очищаем общество: ввиду всех этих революций из народа выйдут те, кто больше всех умён, находчив, справедлив, силён…

– Жесток… – слабо предложил я, побаиваясь продолжения.

Отец на мгновение остановился, посмотрел на меня, после чего, ухмыльнувшись, сообщил:

– Не-ет, жестокость видна сразу, и её мы будем искоренять, а вот истинные таланты останутся. Погибшие же – это просто те слабые, которые и не нужны «золотому» социуму. Те же, кто выживет, но ничем себя не обозначит, останется влачить своё существование на заводах и так далее… В конце концов, ха, тем, кто «живет» нужно достойное обслуживание…

– А разве это банально не похоже на фашизм и геноцид?…

– О-о, отнюдь. Мы не будем смотреть на расовые качества, либо же физиологические составляющие, просто мы делаем то, что человечество хочет сделать уже долгое время… Просто ему не хватало.. смелости. Однако мы нашли этот пусковой механизм, так почему бы не попробовать?…

Алмыков старший завершил свой рассказ и серьезными (даже в чем-то хмурыми) глазами посмотрел на меня, ожидая реакции.

– Просто подстраивая координаты под ноосферный поток и посылая желания тех, кто побогаче, по гиперболической траектории… – еле слышно я и вопросительно взглянул на папу: – Так?

– Хэ, вроде того.

– Да-а, тогда неплохо получается. Вершите свои намерения чужой дланью, да еще и деньги гребёте, оставляя руки чистыми… Воистину, делаете невозможное.

– Эх… – мой собеседник поднялся с кровати и пошёл вперёд. – Не уверен, правильно ли я сделал, что всё это тебе поведал, но, – отец взялся за моё плечо, проходя мимо, – теперь только тебе решать, что делать с данной информацией. Однако настоятельно тебе рекомендую, не мешать нам, ибо я не хочу увидеть своего сына в могиле раньше себя.

Затем он зашагал дальше. Я же остался стоять на месте, подсознательно я уже всё для себя решил, осталось только набраться смелости озвучить мой ответ.

В конце концов, во многом их цель имела своё право на немалый смысл и свою правильность. Всё-таки люди уже действительно не так величественны, как ранее. Конечно же, нас много, неимоверно, однако в этом и проблема, ибо в большинстве случаев важно качество, а не количество. Да, мы уже заселяем и другие планеты, однако делают это действительно одарённые люди, но и то на базе давно исчезнувших гениев прошлых лет… Всё же человечество в некотором смысле превратилось в сборище копированных кукол, просто существующих на шее у государства. Жизнь их давно им не принадлежит, ими сотни лет управляют те, кому это выгодно… А они, даже замечая это, просто вновь поддаются чужой идеологии, решая что так правильно, и по которому кругу отдают своё жалкое существование в руки других, более сильных существ… Как-никак это надо было как-то менять.

– Постой! – выкрикнул я и обернулся к отцу лицом. – Я принял решение…

Озвучивая ответ, я улыбнулся, про себя думая, что никогда особо хорошими делами.. не отличался…

OPEN 1…

Поиск Правды ни к чему не приводит, но от этого меньше желать Её не будешь. Потому люди и идут зачастую на отчаянные меры.

Насколько бы ни был стойким человек, сколь долгий час он бы ни мог терпеть те или иные проявления характера внешней среды, почти абсолютно абстрагировавшись от комфорта, ему всё равно надоедает подобное… Да, он свыкается, но рано или поздно он осознает, что данное ему обрыдло. Каждодневная слякоть и мерзлота воздуха вокруг, заставляющая проснуться ещё до того, как будут разомкнуты веки. Ежесекундные пререкания носа по причине крайней зловонии, что источает мир, в данный момент окружающий столь терпеливую личность. Или же это ежеминутное созерцание грязи в ее исконном виде – той жижи либо рвотного, либо ярко-коричневого, либо иного кислотного да других оттенков…

С этим свыкаешься, но оно не оставляет физиологическое восприятие ни на мгновение, словно мелкий, щекочущий разум колокольчик, частенько звеня, заставляя скривиться про себя от омерзения. А когда никто не видит, то гримасу чистейшего отсутствия удовольствия волей-неволей, а выстраиваешь и физически.

Алина так и поступила, вновь ощутив запах протекающих чуть нижу сточных вод. Не сказать, что её никто не видел в данный момент. Нет. Она была на виду ещё пяти людей. А вот её лицо, что лбом утыкалось в предплечья сомкнутых и положенных на колени рук, не мог узреть никто. Посему и посмела она сие подобное слабоволие.

Она понимала, что это отнюдь не последний раз, когда надо дать себя отдушину. Также она помнила и все прошлые разы. И главное, отчего-то она никогда не хотела показывать данное проявление своего, как ей кажется, слабого характера окружающим. Может, потому, что окружающие её люди, были мужчинами? Ну как сказать мужчинами – подростки, или же просто подобные ей молодые люди, что уже в который раз терпеливо ждут команды из вне, которая ознаменует собой начало рейда.

Они все спокойно корчили рожи да разные гримасы, показывая не расположенность своего духа к подобному месту, а вот она не позволяла себе… Упрямость, или же нежелание показаться слабой на фоне иного пола? Скорее первое – она всегда была такой, и в мыслях, и в действиях.

В детстве это приносило много проблем, ибо Алина зачастую просто не отдавала себя отчёта в том, что делала. А сейчас же это превратилось в некое подобие её гордости и даже считается плюсом: по крайней мере таковой эту черту считает она. Хотя, коль смотреть правде в глаза, можно поспорить с таким суждением, ибо и в свои двадцать два она редко отдаёт себе отчёт в сотворённых ею же деяниях, по сей день оставаясь волевой и почти непреклонной девушкой.

К слову, и данные качества свои она осознаёт да воспринимает лишь положительно. Окружающие же её люди не всегда думают ортодоксально. В особенности это можно сказать о представителях противоположного пола, потому как им, что уж скрывать, желается, чтобы столь авенантненькая девушка была более сговорчива и бесхитростна. Но Алине, ясное дело, всё равно до подобных дум, ибо она мыслит так, как хочется ей.