Анна Закревская - Rewind without erase

– Кира! Что с тобой?.. – разорвав хрупкую сферу стерильной тишины, Лин стрелой кинулся на колени перед одинокой койкой, на которой в сетях капельниц лежала серая, как февральский снег, замученная Кира.

– Всё хорошо, Лин, – девушка еле заметно улыбнулась, и пересохшая кожа на её губах дала тонкую трещинку, моментально покрасневшую от крови. – Прости ме…

Сбивчивые, невнятные извинения Киры, так толком и не начавшись, моментально заглохли под шквалом запредельно бережных поцелуев Лина.

– Дыши… Ты только дыши, Кир… Я с тобой, – сбивчивое дыхание любимого человека медленно, но верно возвращало неудавшуюся мать к жизни, но, потянувшись обнять Лина, Кира обнаружила, что её протез отключен и лежит рядом на тумбочке. И эта внезапная невозможность сделать ответный шаг, тюремная решётка на пути к единению душ выбила у девушки последнюю опору из-под ног. Отвернувшись, Кира вцепилась зубами в подушку и горько зарыдала.

– Никчёмная я уродина, – Лин едва мог разобрать слова, но то, что он слышал, ранило его в самое сердце. – Врач сказал, что никогда, слышишь, никогда мне не выносить ребёнка, потому что мой организм… каких-то там гормонов не выделяет, и ребёнку просто не на чем оказалось удержа-аться… Не могу-у, видишь, всё могут жить для двоих, а то и троих порой, а я не-е-ет…

Лин дрожал словно батарея, перебравшая заряда, но титаническим усилием воли пытался дышать как можно ровнее, выдавая в голос максимум тепла и веры в свет, которого сам он сейчас не мог найти нигде и ни в чём:

– Мы придумаем что-нибудь, Кира. Обязательно придумаем. Слышишь? Сейчас пока не терзай себя… Отдохни, прошу тебя… Ласточка моя. Люблю тебя, Кира. Очень люблю.

Коршуном отбив атаку чьей-то услужливой руки со шприцом успокоительного, Лин дождался, пока дыхание Киры станет более или менее ровным, а потом молча вскинул глаза на заведующую. Та жестом поманила его за шкаф в дальнем углу палаты.

– Вы бы хоть дослушали меня прежде, чем смерч в коридоре изображать, – строго глянула она на Лина. Парень вздохнул и отвёл взгляд. Нет, он бы с лёгкостью выдержал сейчас эту игру в гляделки, просто ведь и вправду повёл себя слишком бесцеремонно, привык, ёлки-палки, с ноги открывать черные входы в сервера, но тут тебе не транскод, и напуганная тётушка имеет сейчас полное право на маленькую месть.

– Теперь слушайте внимательно, – продолжила заведующая. – Ребёнок не умер. Не умер, ясно вам? Сейчас он в эмбриокамере, состояние тяжёлое, но стабильное. Нужна срочная пересадка в тело суррогатной матери, чем быстрей – тем лучше, крайний срок – месяц. С учётом форсированной гормональной подготовки выбранной э-э… женщины, на поиски подходящей кандидатуры у вас неделя, не больше.

Лин застыл на месте, позабыв дышать, а его мозг бросил все силы на просчёт всех возможных вариантов действия. Впрочем, катастрофическая нехватка информации уводила его в гибельную трясину неизвестности вслед за блуждающими огоньками вопросов, приносящих новую тревогу вместо ответов.

Стоп. А что, если выйти за очерченные рамки узкого круга, в центре которого должна оказаться неведомая псевдо-мать?..

– Вы говорите, сейчас ребёнок развивается в специальной капсуле, – медленно произнёс Лин. – Почему нельзя оставшиеся семь месяцев…

– Можно, – с затаённой тоской отозвалась вдруг заведующая. – Но за очень большие деньги и не в нашей стране. Это ведь камера передержки, надолго её не хватит. Знаете ведь закон об ограничении использования кибернетических механизмов?

Вместо ответа Лин сжал пальцы в кулак с такой силой, что костяшки побелели и тихо хрустнули. Ещё бы не знать. Из-за этого клятого закона таможня не пропустила новые американские протезы для Киры – только потому, что те были на порядок умнее отечественных, а значит, предоставляли несомненную угрозу для неё и окружающих. Из-за этого закона сам Лин потерял право летать на своём чудо-кресле, которое вовек не будет запатентовано, сколько бы он не тормошил всевозможные бюрократические структуры в бесконечных попытках доказать своё право дышать и жить не по ГОСТу.

– Помогите. Мне. Спасти. Ребёнка, – четыре коротких разрядных слова прошили душу заведующей навылет, а пятое, сказанное на самой грани слышимости, добило контрольным выстрелом в упор, – прошу.

– Идёмте, молодой человек, – решительно кивнула женщина. – Выдам столько информации, сколько смогу. И да. У вас будет мальчик.

Вернувшись домой, Лин плюхнулся в кресло, не раздеваясь, и бесцеремонно разбудил дремлющий компьютер. Предстояло найти и разложить по полочкам адову кучу информации, и чувство у парня было такое, как три года назад после переезда, когда он стоял, словно витязь на распутье, перед штабелем коробок и баулов, означающих собой начало их самостоятельной жизни.

Короткая тянущая судорога вдруг прошла под левой ключицей до самой лопатки, заставив Лина с глухим стоном упасть на колени и заскрести ногтями по коже. Пульс у него упал почти вдвое, но сердце, переведённое нервотрёпкой последних суток на полставки, упорно пыталось отработать минимум на полторы, свайным молотом вбивая в сознание хакера одну-единственную мысль.

Найди. Тень. Киры.

– Установить соединение, – прошептал Лин в пространство. – Хидео, отзовись. Вытащи меня в транскод, пожалуйста.

Японец появляется через две минуты, вид у него взмыленный, словно бежал марафон от самого Токио.

– Я на минутку, Рин-тян, извини, – протащив Лина сквозь вязкую плёнку си-сферы, тут же прощается Такахаси, – мы там Шикари во дворе выгуливаем, сам понимаешь, не отлучиться надолго…

– Спасибо тебе, – коротко кивает Лин, – и привет… от нас.

«Так до конца и не научился русскому «Л», – мельком отметил парень, глядя вслед узкой спине, затянутой в чёрную кожу байкерской куртки. Той самой куртки, которая и в реальности была на плечах Хидео в памятную ночь побега Лина из-под удушающего материнского крылышка.

Растянувшись на полу, Лин без остатка отдался прибойной волне не столь давних и вместе с тем таких далёких воспоминаний. Раскадровка – миг невесомости, невероятный сплав страха высоты и безграничного доверия к темноглазому посланнику небес, что подхватил его, горе-летуна, за руку, да ещё и коляску умудрился спасти. Мелкие капли водяной взвеси, парящие на высоте верхних этажей небоскрёбов Делового центра, лучи мощных прожекторов бьют в ночные небеса, от чего цвет у них не чёрный, а тёмно-серый, как отцова радужка, а прямо перед Хидео и Лином – огромные голографические часы башни Меркурий, и время, чёртово время, летит так, что не удержать в ладонях, а попробуешь – и оно прорежет тебе пальцы до крови…

Ладно, хватит прохлаждаться. Три, два, один… Погнал.