Елена Ворон - Остров сокровищ

Из-за рощицы огненных деревьев – пышущих жаром, с ослепительно-красными листьями – вынырнул маленький глайдер. Он лихо пролетел под аркой ворот, сбив оба прилипаловых хвоста, и спикировал на дорогу прямо перед моим скутером.

Из глайдера выскочило существо с фигурой человека в охотничьем костюме и с серебристой мордой снежного рысюка. Короткая шерстка поблескивала морозным инеем, чуткий звериный нос трепетал от дыхания. Светлые прямые волосы были прихвачены ремешком, который едва держался на покатом рысючьем лбу.

Я откинул колпак скутера.

– Привет, – сказал человек-рысюк, поправляя ремешок и глядя на меня прозрачными зеленоватыми глазами. – Я твой друг Том Редрут.

– Неужели? – усмехнулся я.

– Точно тебе говорю. – Клыкастая пасть приоткрылась в улыбке. Том Редрут протянул мне обе руки и, когда я протянул навстречу свои, с чувством их пожал. – С возвращением!

Руки у него были молодые и крепкие, голос звонкий, а его настоящего лица я никогда не видел. На людях Том появлялся в масках из биопласта, пугая гостей сквайра кривым клювом драчливой соньки, поражая приятельниц Лайны красотой сказочного принца, или, как сейчас, удивляя чужих мордой хищного зверя. Встречал я Тома редко, другом моим он не был, и вообще непонятно, чем он занимался в поместье Трелони. Я бы сказал, что Редрут – придворный шут.

Он небрежно облокотился о мой скутер.

– Ответь, друг мой Джим: куда путь держишь?

– В поместье, – сообщил я очевидное.

Черный рысючий нос пару раз дернулся, и Том обронил:

– Ты нынче в немилости.

– Что так?

Он вдруг нагнулся, и серебристая морда оказалась у самого моего лица.

– Извини меня, но ты – продажный егерь и пособник убийц, – тихо проговорил Том. – В правительстве готовится закон, что Птицы – национальное достояние Энглеланда, а ты помог сие достояние спереть.

– Ты в это веришь?

– Я-то нет. Но прочие убеждены. Миссис Трелони подогревает страсти. И еще с этими деньгами, которые ты получил… Да, друг мой Джим, угодил ты в переплет.

– А что Лайна?

– С ней сам потолкуешь, – неожиданно сухо отозвался Том. Его глаза остановились на букете, лежавшем на сидении рядом со мной. Том почесал за ухом; прикрытые волосами уши были человеческие. – Послушай, друг Джим, – начал он неуверенно, – оно вроде бы и не мое дело… Но ты едешь к Лайне ссориться или мириться?

– Мириться.

– Тогда выбрось эту дрянь, – он подцепил букет за локон, и тяжелые лилианы повисли головками вниз, сминая лепестки.

– Убери лапы! – Разозлившись, я отнял букет и захлопнул колпак скутера; Том едва успел отдернуть руку.

С трудом, едва не опрокинувшись в канаву, я обогнул перегородивший дорогу глайдер, а человек-рысюк стоял и смотрел мне вслед. Чертов шут, снышь ему в оба глаза! Смеет обзывать дрянью то, что вышло из рук моей матери.

Нелепое сооружение показалось из-за верхушек деревьев и с каждым метром, что проползал мой скутер, надвигалось на меня и возносилось все выше в небо. Башни, шпили, витражи, арки, колонны, скульптуры, лепнина, каменная резьба, позолота, мозаика, литье… и множество всяких штук, которым я и названия не знаю. Вот зачем, к примеру, из глухой стены торчат зеленые палки? А рядом – повисшее в пустоте окно: две рамы со стеклами и розовая занавеска в цветочек.

Я остановил скутер у парадного входа и двинулся вверх по прозрачным, как морская вода, голубым ступеням. Обычно они пели под ногами, а стоящие по бокам фигурки закутанных в пену наяд кланялись пришедшим, но сегодня лестница молчала, и наяды меня игнорировали. У Трелони гостей не ждали – механизм не был включен.

Больше того: я уперся в закрытую дверь. Ее черное зеркало с мрачной насмешкой отразило мое лицо и оранжевый букет. Лицо выглядело коричневым, словно я вымазался в грязи, яркие лилианы потускнели. Можно было поворачивать обратно.

Все же я ткнул кнопку переговорного устройства и попросил доложить о себе мисс Кэролайн. Спустя полминуты дверь отворилась, и я вошел в угнетающий своей роскошью холл.

Через анфиладу комнат мне навстречу размашисто шагала миссис Трелони, а за ней поспевала Лайна. Темные волосы хозяйки поместья были по-домашнему заплетены в толстую косу, которая подпрыгивала у нее на груди и извивалась, как змея; над ухом был пришпилен пучок оранжевых перьев. У Лайны на голове было что-то немыслимое: волосы, которые я так любил, были скручены в дурацкие валики, а концы их торчали султанами и мотались в разные стороны. Будь это одна из ее подружек, я помер бы со смеху. Но маленькая, хрупкая Лайна показалась мне беззащитной и совсем не смешной.

– Джим, мы рады, что ты жив, – раздался надменный голос миссис Трелони. Она остановилась метрах в двух от меня; Лайна испуганно глядела из-за ее плеча. – Ты всегда был желанным гостем в нашем доме, и я с легким сердцем готова была отдать тебе в жены свою дочь. Ты добросовестно выполнял свой долг, и я не знала более ответственного и обязательного человека, чем ты.

От этих похвал и от испуганного лица Лайны у меня похолодело внутри.

– Я не понимаю, – голос миссис Трелони поднялся, отдаваясь где-то наверху металлическим звоном, – что тебя толкнуло на гнусное преступление. Ради жалких двух тысяч…

– Мама! – вскрикнула Лайна.

– …ради тысячи девятисот семидесяти девяти стелларов, – с ядовитой точностью продолжала хозяйка поместья, – ты снюхался с ворами и убийцами и потерял все: свое доброе имя, наше уважение, Лайну, ее приданое, наконец, – миссис Трелони широким жестом обвела стены и потолок с мозаикой и позолотой.

– Мама, – всхлипнула Лайна. – Ты не права…

– За-мол-чи! – отчеканила ее мать. – Вопрос решен. Этот человек не переступит порог нашего дома и не прикоснется к тебе никогда.

Обогнув ее, я встал перед Лайной.

– Я пришел сказать, что люблю тебя и ни в чем не виноват. Возьми, – я протянул ей букет.

Не стой рядом миссис Трелони, я подыскал бы слова получше. Да и эти не успел договорить, а хозяйка поместья завизжала как резаная:

– Что-о?! Как ты смеешь?! – Она выхватила цветы, к которым только-только прикоснулись робкие пальцы Лайны, и сунула стебли мне в лицо.

Я отшатнулся, сдерживаясь. Не драться же с разъяренной миссис. Ее перекосило, букет трясся в руках.

– Ты! – она дергала длинный локон, пытаясь его оторвать. – Нет, ты погляди! – миссис Трелони обернулась к Лайне. – Они смеют тебя упрекать! Его мать, мол, в трауре постриглась, а ты нет! Какова наглость! Владельцы нищей таверны!.. Вон отсюда, – приказала она, внезапно перестав кричать и придав перекошенному лицу выражение холодного достоинства.

– Извини, если что-то не так, – я смотрел в перепуганные глаза своей любимой. – Я не хотел тебя обидеть.