Макс Фрай - Отдай мое сердце

Про себя я подумал, что все мы иногда бываем способны удивить не только начальство, но и самых близких людей. И несмотря на последствия наших взбрыков, это хорошая новость обо всех человечествах, сколько бы их ни было во Вселенной. Но вмешиваться в беседу я не стал. Последние три часа в жизни бедняги Камши и без того было слишком много бодрого разговорчивого меня. А это довольно утомительно с непривычки; потом-то ничего, втягиваются и хотят еще.

– Все мы до поры до времени «не такие», – проворчал Джуффин. По этому вопросу он целиком солидарен со мной.

– Это правда, – согласился Камши. – А все-таки у каждого есть свой предел. Глукомари Чала – не вдохновенный адепт каких-нибудь тайных магических практик, не избалованный наследник богатого семейства и не вчерашний студент, а взрослый, серьезный человек, всю жизнь положивший, чтобы сделать приличную карьеру. У него был плохой старт – сирота из гугландской деревни, без денег, знакомств и мало-мальски выраженных способностей хоть к чему-нибудь. Зато предсказуемый и надежный, таких обычно ценят на государственной службе, но продвигают весьма неохотно, поскольку никаких достижений от них не ждут. Он начинал курьером при Канцелярии Скорой Расправы, потом прошел специальный курс обучения и стал сперва обслугой при конвое, а после – конвоиром, сорок лет возил заключенных в Нунду. И все это время искал пути для перевода в Холоми. Служба здесь, сами знаете, считается и почетной, и выгодной, и не слишком обременительной, если на то пошло. В конце концов, он как-то свел дружбу с тюремным поваром, тот согласился дать ему рекомендации, и тогда дело сладилось, Чалу взяли на должность Младшего Помощника Надзирателя служебных коридоров. А потом шаг за шагом, понемножку, от должности к должности дослужился до Старшего Дежурного Надзирателя хозяйственных лестниц. Женился на племяннице Второго Весеннего помощника бывшего коменданта; говорят, очень удачно. В смысле это не просто стратегически выгодный, а во всех отношениях приятный для обоих супругов брак. Недавно купили дом, небольшой, зато на Левобережье, дети учатся в прекрасных школах, жизнь, что называется, удалась. Такие, как он, вполне могут совершить роковую ошибку по глупости или от страха, поддаться на шантаж, провороваться, продать служебную тайну, но пустить под откос все плоды многолетних усилий ради сомнительной радости устроить розыгрыш, который напугает начальство?! Слушайте, ну нет.

– Да, довольно нелепая выходит картина, – согласился Джуффин. – Ладно, посмотрим. Для начала надо арестовать этого шутника. Я допрошу его лично. Если хочешь, можешь присутствовать на допросе.

– Строго говоря, присутствовать при допросах моих подчиненных любыми следственными и судебными инстанциями я обязан согласно служебной инструкции, параграф четырнадцать, вторая часть, – заметил Камши. И, неожиданно улыбнувшись, добавил: – Но если бы не инструкция, пришлось бы признаваться, что очень хочу услышать, какие оправдания он сумеет придумать.

– Ну и отлично, тогда через час жду тебя в Доме у Моста, – Джуффин поднялся с кресла, сказал Нумминориху: – Пошли со мной. Если этого красавца нет дома, пригодишься, если он на месте, просто лишний раз позавтракаешь. А ты, сэр Макс, отправляйся в камеру.

Я довольно редко прихожу в ярость. Причиной тому не столько покладистый характер, сколько элементарная лень. Ярость – приятное состояние, но очень уж много доставляет хлопот: ее приходится сперва проявлять словами и активными действиями, потом приводить себя в чувство, а остальной Мир – в порядок после того, что я наворотил. Как вспомню, никакой ярости уже не хочется. Вот и сейчас в последний момент передумал. В камеру, так в камеру. В конце концов, уже утро. Можно лечь спать.

– У тебя же наверняка там остались какие-то вещи, – невинно добавил Джуффин. – Не следует их бросать.

В ответ я издал нечленораздельный рык, переходящий в утробный хохот, исполненный сатанинского торжества. Примерно так, по моим представлениям, и должно ликовать зло, досрочно, за хорошее поведение выпущенное в обреченный на него Мир.

– Сэр Шурф твердо пообещал, что в кратчайшие сроки научит тебя ставить защитный барьер от Безмолвной речи, – сказал шеф. – Не то чтобы я действительно верил в успех, но, по крайней мере, в отличие от нас с Кофой, он не боится, что ты начнешь кусаться уже после третьей неудачной попытки. Сэр Шурф исключительно мужественный человек.

– Ну так у него все домашние питомцы кусаются, – объяснил я, вспомнив старого лиса, однажды удачно меня цапнувшего и с тех пор норовящего повторить этот подвиг при всякой встрече. – Он привык.

– «Просто захотелось»?! Так и сказал? – изумленно переспросил я.

Арест и допрос шутника из Холоми я благополучно проспал, причем не дома, что было бы, по крайней мере, логично, а в тюремной камере, откуда мечтал поскорей сбежать. Упаковал вещи, прилег на минутку, чтобы собраться с силами после бессонной ночи и слишком плотного завтрака, и уснул без задних ног. Зато теперь могу хвастаться, что стал первым в истории Королевской тюрьмы узником, которого слезно умоляли покинуть место своего заточения, а он – то есть, я – прятался от освободителей под одеяло и бормотал: «Сейчас, сейчас, еще немножко, буквально пару минут».

В общем, допрос я профукал, сам виноват. Хотя в пересказе Джуффина тоже получилось неплохо. Шеф Тайного Сыска, как выяснилось, отлично умеет пучить глаза и деревянным голосом повторять: «Я не знаю, зачем это сделал. Просто мне так захотелось. Я думал, всем будет смешно». А больше ничего интересного Глукомари Чала, Старший Дежурный Надзиратель хозяйственных лестниц Королевской тюрьмы Холоми, великий любитель идиотских розыгрышей, на допросе не рассказал.

– И безумием совсем-совсем не пахнет? – спросил я.

Джуффин отрицательно помотал головой.

– Лучше бы пах, конечно. С безумцев никакого спроса. Даже наоборот, пожизненная Королевская пенсия и доброжелательное внимание лучших знахарей столицы. Жалко на самом деле беднягу. По уму, такая дурацкая выходка заслуживает – ну, максимум досрочной отставки. Хотя для него и отставка стала бы трагедией. А арест – и вовсе крушение жизни, полный и окончательный крах. Когда узнал, что ему светит, побелел, как небо, я уже думал, придется звать знахаря. Но ничего, крепкий мужик, устоял. Интересно, он что, с самого начала не понимал, чем дело кончится? Законов не знал?! Да быть того не может, их всех перед поступлением на службу так натаскивают, что некоторые старики, говорят, перед смертью в бреду бормочут тюремный устав.

– А он, случайно, не околдован? – спросил я. – Вдруг это часть какого-то хитрого заговора? Подчинить волю одного из стражей Холоми наверняка много желающих. И тогда получается, псих – не сам Глукомари Чала, а тот, кто наложил на него заклятие ради такой ерунды. Но это, как я понимаю, как раз вполне обычное дело для героев Смутных Времен.