Дебора Харкнесс - Тень ночи

Не желая полностью признавать свое поражение, Мэтью приподнял мне подбородок, пристально заглянул в глаза и поцеловал. Поцелуй был крепче и длился дольше, чем рассчитывал Филипп.

– Все, Диана, иди спать! – резко сказал Филипп, когда мы с Мэтью разомкнули губы.

– Идемте, мадам, – обратился ко мне Ален, кивая на дверь.

Мне не спалось и было одиноко. Я ворочалась в чужой постели, прислушиваясь к всхлипываниям и завываниям ветра. Мои мысли продолжали вертеться вокруг разговора с Филиппом. Я проталкивалась сквозь заросли ухищрений и недомолвок, чувствуя себя обиженной и даже обманутой. Я не сомневалась в любви Мэтью ко мне. Но он же должен был знать, что другие усомнятся в серьезности наших брачных клятв.

Время шло. Я оставила все попытки уснуть, встала и подошла к окну. Тьма медленно сменялась серым рассветом. Я думала о наших планах. Сколько разных пластов они успели поднять за такое короткое время! Интересно, в какой степени этому способствовали тайны, окружавшие Мэтью, и сам Филипп де Клермон?

Дверь комнаты, в которую меня поместили, стремительно распахнулась. У противоположной стены стоял Мэтью, прислонившись к холодному камню. Судя по его виду, он этой ночью тоже не сомкнул глаз. Увидев меня, он резко выпрямился, немало удивив двух молоденьких служанок, что хихикали за моей спиной. Чувствовалось, они не привыкли видеть его в столь растрепанном и неухоженном состоянии. Лицо Мэтью было хмурым.

– Доброе утро, – сказала я, шагнув ему навстречу.

Мои темно-красные юбки колыхались от ходьбы и сквозняка. Наряду с кроватью, служанками и всем остальным одеяние это принадлежало Луизе де Клермон. От вышитого балдахина ее кровати тошнотворно пахло розами и еще чем-то, что в эту эпоху называлось духами. Я с наслаждением вдыхала холодный чистый воздух. Он слегка пах гвоздикой и корицей, что привычно ассоциировалось у меня с Мэтью. И сразу стало легче, даже усталость частично прошла. Служанки облачили меня в черное шерстяное платье без рукавов, которое напоминало университетскую мантию и немного согревало.

Лицо Мэтью прояснилось, стоило ему прижать меня к себе и начать целовать, выражая поцелуями восхищение и преданность. Служанки продолжали хихикать и что-то говорить. Мне показалось, они подбадривали Мэтью. Потом меня обдало новой волной холодного ветра. Это означало, что к служанкам добавился еще один зритель. Мы оборвали поцелуй.

– Маттаиос, ты уже слишком взрослый, чтобы толкаться в передней, – сказал Филипп, высовывая голову из соседней комнаты. – Двенадцатый век подействовал на тебя не лучшим образом. Мы позволяли тебе читать слишком много поэзии. Будь добр, возьми себя в руки, пока тебя никто не увидел в таком состоянии, и отведи Диану вниз. Она пахнет, как улей в разгар лета. Нашей челяди понадобится время, чтобы привыкнуть к ее запаху. А кровопролития нам не надо.

– Опасность кровопролития уменьшится, если ты перестанешь вмешиваться. Это разделение нас абсурдно, – сказал Мэтью, беря меня за локоть. – Мы муж и жена.

– Хвала богам, нет. Спускайтесь вниз. Вскоре я тоже спущусь.

Он печально покачал головой и закрыл дверь.

В большом зале было немногим теплее, чем на дворе. Чтобы не дразнить Филиппа, мы уселись друг против друга. Зал не пустовал, но все, кто там находился, быстро ушли. Возможно, их к этому подтолкнуло мрачное выражение на лице Мэтью. Передо мной поставили горячий, только из печи, хлеб и вино с пряностями. Я бы предпочла чай, но его эпоха еще не наступила. Мэтью дождался, когда я сделаю первый глоток.

– С отцом я повидался. Задерживаться здесь мы не станем и немедленно уедем.

Я молча сжала чашу с вином. Оно было подогретым. Помимо пряностей, в нем плавали кусочки апельсиновой кожуры. Она делала вино более похожим на напиток для завтрака.

Мэтью оглядел зал. Лицо у него было обеспокоенным.

– Я сделал глупость, привезя тебя сюда.

– И куда мы поедем? Видел, какой снег за окном? В Вудстоке, наверное, меня ждут не дождутся, чтобы отдать под суд по обвинению в ведьмовстве. Пусть в Сет-Туре нам придется спать порознь и подстраиваться под твоего отца, но, быть может, он найдет ведьму, которая согласится мне помочь.

До сих пор поспешные решения Мэтью не были удачными.

– Филипп любит вмешиваться во все дела. Ты не особо рассчитывай, что он найдет тебе ведьму. У него симпатий к твоей породе не больше, чем у маман. – Мэтью разглядывал щербатую поверхность стола. Заметив восковой наплыв, он ногтем поддел грязноватую полоску. – Можем поехать в Милан, где у меня дом. Там проведем Рождество. Итальянские ведьмы отличаются изрядными магическими способностями и знамениты своим даром предвидения.

– Ни в коем случае не в Милан, – возразил Филипп.

Он влетел в зал со скоростью урагана и уселся рядом со мной. Щадя нервы теплокровных, Мэтью старался умерять свою скорость и силу. Так же поступали Мириам, Маркус, Марта и даже Изабо. Филиппа мои нервы не волновали.

– Филипп, я исполнил долг сыновнего почтения, – отрывисто произнес Мэтью. – Нам нет смысла застревать здесь. В Милане нам будет лучше. Диана знает тосканский язык.

Если он имел в виду итальянский, да, моих познаний хватало, чтобы заказать в ресторане тальятелле и объясниться с библиотекарем. Но вряд ли этого будет достаточно для жизни в Милане.

– Очень предусмотрительно с ее стороны. Жаль, что Диана не увидит Флоренцию. Но после недавних твоих, с позволения сказать, шалостей в этом городе флорентийцы еще не скоро пустят тебя к себе, – усмехнулся Филипп и тут же спросил у меня: – Parlez-vous français, madame?

– Oui [22] – Говорите ли вы по-французски, мадам? – Да (фр.). , – ответила я.

Неужели Филипп решил проверить мое знание иностранных языков? Услышав мой робкий ответ, он нахмурился:

– Dicunt mihi vos es philologus [23] Покажи мне свою ученость по части языков (лат.) . .

– Диана вполне образованная женщина, – раздраженно вмешался Мэтью. – Если тебя интересует, в чем она сведуща, я с удовольствием расскажу тебе наедине, после завтрака.

– Loquerisne latine? [24] Ты говоришь на латыни? (лат.) – спросил меня Филипп, не слыша замечания сына. – Milás elliniká? [25] Ты говоришь по-гречески? (греч.)

– Mea lingua Latina est mala [26] Латынь я знаю довольно плохо (лат.) . , – ответила я, глотая вино.

Услышав по-школярски беспомощный ответ, Филипп выпучил глаза. Мне сразу вспомнились все ужасы постижения латыни с помощью известного «Курса 101». Я вполне могла прочесть латинский алхимический текст, но чтобы вести беседу по-латыни… Однако объяснить все это Филиппу я не могла и потому с нагловатой храбростью двинулась дальше. Второй его вопрос, скорее всего, касался моего знания греческого. Я вывернулась, снова ответив по-латыни: