Роман Буревой - Призвать дракона

– Хадх наш! – кричала Елень дерущимся во дворе.

– Хадх наш! – вторил ей Рад.

Он ухватился за ременный повод и стал разворачивать неповоротливую тушу – назад, к воротам, чтобы перекрыть поток нападавших.

У северян почти не имелось стрелков – они надеялись на длинные и отлично выкованные мечи, но ни одна сталь на свете не могла пробить броню хадха, и теперь перешедший под чужое начало зверь давил с тупым равнодушием своих прежних хозяев. Стрелы у брата с сестрой вскоре закончились, но Лугор догадался привязать к веревке, что по-прежнему болталась на боку зверя, два полных колчана, и Рад втянул их наверх. В него тут же принялись стрелять – и не только чужаки, но и свои, не успевшие в пылу драки разобрать, что к чему. Две стрелы достигли цели, одна больно ударила в грудь, не пробив доспеха, вторая оцарапала обтянутую перчаткой кисть руки.

Хадх тем временем уже дошагал до ворот. Здесь монстр порезвился на славу. Радомир дергал повод то вправо, то влево, не давая новым бойцам проникнуть во двор, а Елень, оборотясь назад, стреляла, методично выбивая одного за другим бойцов северян. Лугор, все еще без доспехов, но вооружившийся двумя трофейными мечами, косил мародеров направо и налево. Марк, хоть и старший, но куда более слабый и мелкий (разумеется, в сравнении с Лугором), дрался рядом с отцом, прикрывая того щитом из брони хадха. Старшая сестра Анна посылала стрелу за стрелой из окна. Надо полагать, что стрелы подносила ей мать, а может и сынок, шустрый и ловкий карапуз шести лет.

Удача уже клонилась на сторону князя, самое время было мародерам отступать и спасаться бегством, потому что во дворе их уничтожали хладнокровно и методично, да и со стен били стрелами охранники и фермеры-долинники, что привезли яблоки в усадьбу, но попали не к столу с яблочными пирогами и сидром, а на кровавое пиршество.

«А ведь пироги в печь наверняка поставили, сгорят», – подумал несвоевременно Рад, и жаль ему стало до слез, что не будет ни ужина, ни пирогов, ни веселых шуток отца за столом, ни песен барда под простенькую мелодию лютни.

Как раз в этот миг, когда Рад отвлекся на мысли о пирогах и несостоявшемся ужине, кто-то из северян, сообразительный и ушлый, поджег сено на повозке, что застряла во время атаки на дороге недалеко от усадьбы. Пламя вмиг охватило возок, лошадь встала на дыбы, пытаясь выломиться из оглоблей, но северянин хлестнул ее изо всей мочи кнутом и погнал к воротам, на хадха. Хадх – животное спокойное, флегматичное даже, но огня боится до дрожи во всех четырех могучих коленках. Едва дым ударил чудовищу в широкие ноздри, как тот взревел, подался назад, давя сражавшихся без разбору, и вскинул голову, несмотря на то, что Радомир натягивал повод, терзая несчастному монстру губы в кровь. Под шеей у хадха есть незащищенная броней ямка, с нежной розовой кожей, только туда его и можно поразить и только если зверь задерет голову к небу. Как только страшная тварь задрала голову и сделалась уязвимой, несколько стрел и копий, и даже брошенный умелой рукой меч впились в лоскуток незащищенной кожи. Хадх стал валиться. Кренился он медленно, как огромная падающая башня, Радомир с Елень успели соскользнуть без труда. Лугор подоспел к ним и прикрыл младших двумя вращающимися клинками, и все они отступили к отцу и Марку.

Опять весы удачи качнулись в сторону северян. Качнулись и замерли: князь и его люди бились славно, не толпе мародеров было сладить с мейнорцем и его сыновьями.

Но странно вдруг зазвучал колокол – каждый удар его начал двоиться, и стоило только языку призывно ударить в колокольную медь, как тут же из-за стены отвечал усадебному колоколу другой – гудящий низко, протяжно, от этого звона мурашки бежали по спине, и холодный пот выступал на лбу.

Князь внезапно покачнулся, потом ухватил младшего сына за руку и приказал:

– Беги к калитке. Пробирайся полем к Герберту за подмогой. Лети как ветер!

В самом деле надеялся князь, что подмога успеет, или решил хоть одного из сыновей спасти и отправить в законное бегство с поля брани? Почудилась Раду в тот миг в голосе отца обреченность.

– Но как же! – растерянно забормотал Радомир, справедливо полагая, что его лук и его меч что-то да значат в этой свалке.

– Беги! – прорычал князь. – Зови помощь!

Приказа отца Рад не посмел ослушаться. Только на прощание ухватил Елень за плечо и выдохнул:

– Держитесь!

– И ты держи! – она рванула с шеи золотую цепочку и вложила брату в ладонь медальон из молочно-белого камня с зеленым знаком внутри.

– Тиму отдать?

– Нет, ты держи… Ты!

Радомир кинулся к тайной калитке, что выходила на обрыв, где никто не мог его подкараулить, соскользнул вниз, прямиком в ров, в два гребка рассек зеленую стоячую воду, ринулся на склон, стал карабкаться наверх, оскользнулся, сполз на пузе, снова полез, уже осмотрительнее, цепляясь за корни и траву, и, оказавшись наверху, не оглядываясь, понесся полем, будто надеялся выиграть ежегодное состязание на Белой дуге. Легкие разрывало, воздух резал гортань невидимым ножом, в боку застрял тупой клин боли, а Рад все бежал и бежал – прямиком через поле, потом по дороге, бежал и видел впереди облако пыли и, лишь добежав до него, понял, что это отряд Герберта в полсотни клинков из домочадцев, слуг и фермеров спешит на дальний призыв тревожного башенного колокола.

Тим, жених Елень, и Гербертов сын, протянул мальчишке руку и втянул на лошадь, Рад уселся на круп позади всадника, ухватил одной рукой жениха сестры за пояс, второй – стиснул пылающее от боли горло. В ту минуту он был уверен, что умрет, потому что воздух не проникал в легкие. Рад лишь открывал и закрывал по-рыбьи рот, перед глазами все плыло. А в ушах гудели колокола. Два колокола били молотами ему в виски.

А потом внезапно смолкли.

Скачка показалась Радомиру вечностью. Хотя на самом деле домчались они минут за десять. Но все равно схватка успела закончиться. Во дворе стояла странная тишина. Друг подле друга лежали северяне и люди князя – не шевелясь. Лугор посреди окровавленных тел, все еще сжимавший два покрытых кровью клинка. Чуть позади него Елень. Отец, прикрывавший собой Марка, и Марк, казалось, заснувший, примостивший кудрявую голову на шуйце отца. Дверь во внутренние покои северяне даже не пробовали ломать – смерть настигла их, прежде чем они добрались до крыльца. Но напрасно Рад звал мать и сестру, напрасно кричал, что опасность миновала. Ему никто не отвечал. По стойке, подпиравшей нарядный балкон, младший сын Герберта вскарабкался наверх, и оттуда донесся его полный изумления вскрик. Когда, спустившись, он открыл окованную медью дверь, а Радомир взбежал по деревянной лестнице в покои сестры, то увидел прежде всего мать, сидевшую недвижно в кресле и как будто заснувшую. Под окном, с луком в одной руке и так и не выпущенной стрелой в другой, спиной привалившись к дубовому сундуку, сидела Анна. Малыша ее отыскали под кроватью – то ли он сам туда забился, то ли женщины велели ему спрятаться – но ребенок затаился в дальнем углу. Ни одной царапины не было на его теле. Стась, казалось, спал. Но только казалось.