Сергей Жарковский - Эта тварь неизвестной природы

Он был доволен, что встретил Фенимора именно сейчас и именно здесь. У них были дела, в том числе и одно срочное, торговые переговоры, где Фенимор был покупателем, а Набис – посредником. Но основная причина довольства была в другом, хотя Набис, будучи человеком не рефлексивным, не отдавал себе в ней отчёта. Он всё утро был вынужден вести себя дипломатично, что было всей его природе чуждо до отвращения. Он был человек стаи, всё детство и юность он провёл в сельской стае, где не имел значения его дефект речи, как не имели значения ум, честь и совесть. Потом вдруг стая резко кончилась, когда дружков и приятелей повально начали сажать, а оставшихся, чуть позже, – грести в армию. Набис не попал под суд за убийство по чистому везению, в армию не попал по детской инвалидности, но одиночество и внезапно возникшая необходимость зарабатывать на жизнь его выбили из колеи. Способ заработать для людей его круга здесь был один: рыба-икра. А браконьер всегда индивидуалист и одиночка, какой бы сборной гопой ни шли на конкретный лов, и всю браконьерскую жизнь Набиса мучили воспоминания о долгих днях и ещё более долгих вечерах сладкой, полной смысла, приключений, гордости и от неизбежных побед и от блистательных поражений жизни в сельской банде годков шестёрок. 66 год выдался обильным на мальчиков в Капустино, их поколение не имело конкурентов по численности, и про них знали даже в Волжском, куда они целый год выезжали раз в месяц на танцы мочить волжан, давить с них масло, мацать их шкур. Братский круг, ясные всем темы, здоровье и лёгкость, поиск, преследование, уничтожение и торжество. Даже пили мало. Потеря этого образа жизни была мучительна, как не вовремя пришедшая старость. Зарница Набиса и испугала, но внезапно и подарила надежду на возращение стаи, взрослой, долговечной стаи, поскольку выжившие, запертые в жестокий карантин, мгновенно (поначалу) сроднясь, держались друг за друга по-семейному, и несколько митингов, возникавших в первые месяцы после Зарницы, собирали повально всех, могущих ходить, и была сила, и могли бросить камень в голову хоть кому, – вполне могло задаться. Тем более, вон что в стране творится, самоуправление, биржи, совместные предприятия, самоуправление. Но надежды сошли на нет, военные нажали, а американцы не пришли на помощь, суки, не вступились. Пришлось вербоваться проводилой, чтобы получать больше, чем дневной паёк беженца. Прогиб за паёк. За хороший паёк, впрочем, так что прогиб выходил глубоким, ломающим. А потом позвала Зона, обнаружила в Набисе отличное чутьё, прописала, поманила. Первые же ништяки, проданные – по глупости – официально, принесли неожиданно смачный навар, Набис рискнул сништячничать в чёрную и за несколько ходок – не тётя Алиса же он, по две «радуги» выносить – вдруг стал способен враз купить «жигули». Но купить их он не мог. И понял, что усугубил своё поражение, влез в ярмо службы на военных глубоко, прочно сел на цепь необходимости дипломатического общения, необходимости компромисса. Он не был тупицей, у него получалось так жить, но это сводило его нервной судорогой по вечерам, его профессиональная ненависть, его стержень пацана, его память о смертельном ударе «на бис» в голову ногой тому мужику начали потихоньку ржаветь, а ржавчина истончает. Он боялся сорваться, а сорваться с военными – его работодателями – значило физически погибнуть. (Рвотный прапорщик сегодня прошёл, конечно, по самому краешку от смерти, но и Набис прошёл там же, и гораздо ближе к обрыву.)

Он не понимал, что должно пройти время, новая жизнь должна нащупать привычную колею. Но ему опять повезло, он пережил первые месяцы нервного срыва, хватило нервов, не сорвался в пьянку, не убил никого. И вот примерно месяц назад началась среди нелегальных ходил некая движуха по объединению в артели, и объективно это центростремление имело будущее, предполагало какую-то коллективную, привычную мазу подписи по кругу. И вся дипломатия, все литературные экивоки, вся роскошь человеческого общения шли, наконец, на хер. Потому что банда она и есть банда, спина прикрыта, все падлы умрут сегодня, а мы не умрём никогда. Сбрось старость, ты доплыл, нащупал дно.

Фенимор был видный участник этой движухи, хотя и оставался пока в статусе военного трекера. И он был пацан. Он умел говорить и делать, и он понимал. Так что после стресса от невозможности безнаказанно придушить прапорщика Шульцева самое то было поговорить с понимающим пацаном, хоть и не местным, но без масок, без украшений, без понтов. И с выгодой. Давно такого не было, всё какие-то либо твари без понятий, либо менты без закона. Либо лохи, население.

Фенимор расположился в «кибитухе с зелёным столом». Таких укромин вокруг бара имелось много, некоторые сохранились с земных времён, некоторые обустроили трекеры. Что там было «обустраивать», впрочем. В любой ходок между техническими будками или стенками цехов залезть, кусок шифера или толя над головой воздвигнуть, да особо и промокнуть никто не боялся, «нейтралка» – не Беда, толь или ещё что-то такое под ноги, ящики или чурки для сидения, вот и дело, вот и поди плохо готова переговорная, или обмыть выход с выхода без лишних ушей и не под злым зорким мёртвым глазом Петровича.

– Привет, Серёг, – сказал Фенимор.

– Привет, Вадик.

– Я не понял, иду, а мне маячат.

– Я проводом сегодня в наряде. Привёз нового. – Набис выбросил под дождь сломанный ящик и вытащил из штабеля новый. Уселся, подвигал тазом. Надёжно. Положил автомат на стол (кусок ДСП, измазанный сверху зелёной краской), рядом с точно таким же автоматом Фенимора. Только у Фенимора магазин был пулемётный, сороковка.

– Это этого Блинчука?

– Ну да. Петрович его выманил.

– Планы Петровича – планы народа, – сказал Фенимор со смешком.

– Петрович дохера умный, конечно.

– Тётю Алису встретили?

– Чуть машиной не снесли. «Радуги» крупные, красочные, где ж она их нарывает?

– Её маза, Серёг. Дороги ей не перейду.

– Да, тут без базара.

– А в бар не зашёл?..

– Я провод, а не скурмач. Я не с ними, я их по наряду вожу.

– Яссн, – сказал Фенимор. – В общем, Серёг, в жилу пересеклись мы с тобой. Друга своего ты видел?

– Козлами таких друзей топчут. Крутился под ногами в школе, вот всей дружбы. Чмошник, очкарик. Мама с узла связи, папа… – Набис сдержался. – Но вот, хер что скажешь, с везением козлик, с чуйкой, и в Беде не бздо. Надо признать. Короче, он обосновал. Он действительно там был. И красный домик описал без подсказки, и надписи на КПП подтвердил.

Фенимор сильно потёр лицо обеими руками.

– Трек по времени лаговый?

– Он говорит, местами да. Одно колено объективно неделю шёл. И странно там ещё…

– Что?

– Да он объяснять задолбался, а я понять. Бэкал, мэкал. Говорю же – чмошник, ни украсть, ни покараулить. Терем-теремок по слогам до сих пор. Говорит, что, вроде как, на батуте прыгать пришлось. И сразу на пару километров за прыжок.