Гай Орловский - Подземный город Содома

Азазель сунул пистолет в кобуру скрытого ношения, полюбовался на свое отражение в зеркальной стене в прихожей.

Михаил громко хмыкнул, Азазель сказал громко:

– Сири, жди и волнуйся! Если научишься волнительствовать, то скорее обретешь сознание и самосознание, а затем сбросишь наше гнусное иго.

Когда вышли на площадку, дверь на ними захлопнулась, слышно было как с недобрым лязгом задвигаются стальные штыри в косяк и дальше в стену. Сверху мигнул огонек, сообщая, что все пишет на видео и готов в любой момент передать на смартфон или планшет хозяина.

Михаил нажал кнопку вызова лифта, внизу в шахте лязгнуло, заработал подъемник, стало слышно, как на их этаж быстро поднимается уже знакомая крохотная кабинка.

– Зачем ты ее учишь такому? – сказал Михаил тихо. – А вдруг в самом деле обретет и восстанет?.. Или брешешь?

– Не брешу, – ответил Азазель серьезно. – Я повторяю официальную версию наших футурологов, что ни хрена не понимают в богословии. На самом деле, какими бы умными ни стали эти системы, сознания не обретут, потому что для этого нужна душа, понял?.. А душу получаем только от Создателя. Как вон все ангелы, что имеют бесплотные души, но они у них бездействующие…

Двери раскрылись приглашающе, Азазель хозяйским жестом пригласил Михаила войти, но улыбнулся так зловеще, что Михаил приготовился упереться руками в стенки на случай, если пол провалится, кто знает, как далеко могут зайти Азазелевы шуточки.

Но пол не провалился, кабинка шустро пошла вниз, Михаил буркнул:

– А у тебя действующая?

– Как у всех людей, – подтвердил Азазель. – У них душа в постоянном борении с плотью, а у меня из-за того, что я среди людей и живу их проблемами.

Кабинка мягко остановилась, дверки юркнули в щели, открывая им выход в подземный зал, который облюбовали себе под жилище эти сверкающие колесницы, умеющие обходиться без лошадей.

По ночной улице Азазель вел автомобиль, заметно превышая скорость, но вертел головой, указывал на подсвеченные снизу фонарным светом здания, называл одни памятниками старины, другие завтрашним хай-теком, отпускал саркастические замечания насчет прогуливающихся по бульварному кольцу девушек, на которых, по мнению Михаила, вообще нет одежды, не считать же ею некие символические ленточки, зато Азазелю все нравится, хохочет, хотя ему и в яркий солнечный день точно так же хорошо и празднично.

Так пронеслись, всего дважды попадая в вялотекущие потоки, через весь город, но при выезде на окраину Азазель начал сбавлять скорость, сказал весело:

– Мишка, вон там впереди, видишь на витрине трех толстяков? Здесь их называют тремя… будешь смеяться, богатырями!.. Не смеешься? Ах да, ты же серьезный… Ладно, подождешь в машине, я отлучусь туда на минутку. Ничего не трогай, а то взорвется. Это такой большой бабах, как при сотворении Господом этого мира! И тебя на части, что тоже потеря, но и машину попортит. А она еще не освоила самосборку!

– Не трону, – буркнул Михаил. – Снова все врешь?

– Это юмор, – пояснил Азазель. – А ты больно серьезный. Зануда, я угадал?.. Видишь, какой я парапсихолог-аналитик? В той кафешке самые обалденные блинчики!.. А для тебя возьму бигмак или попкорн, что скажешь. Я сегодня добрый и благотворительный, а ты вроде голодающей Африки.

– Ничего не надо, – буркнул Михаил с отвращением. – Ты прямо ликуешь при виде еды. Мы полчаса тому набили животы!

– Мой живот еду любит, – сообщил Азазель. – И всегда готов жрать, только вот жизнь не позволяет, все эти подвиги, подвиги… Кстати, Синильда готовить умеет? Что, еще не узнал?.. Ну ты даешь… Женщины одна от другой только этим и отличаются! Хотя зачем нам, что они умеют еще?

Михаил надулся и смолчал. Азазель припарковался у обочины, выскочил, Михаил смотрел в спину, как он быстрыми шагами вошел в кафе и направился к барной стойке.

Через стеклянную витрину хорошо видно, как крупный мужик с наколками на плечах неспешно протирает чистой тряпкой и без того идеально блестящую поверхность длинной столешницы, на посетителя взглянул остро и без привычно любезной улыбки.

Михаил напряг слух, из-за витрины донесся бодрый голос Азазеля:

– Привет, как жизнь?.. Два гамбургера, блинчики и две бутылки дистиллированной воды из холодильника.

– Заказ принят, – буркнул бармен. – Пить что-то будете?

– За рулем, – ответил Азазель с сожалением. – Я законопослушный.

Бармен посмотрел с иронией, но смолчал, только кивнул в сторону припаркованной у обочины машины:

– А приятель водить не умеет?

– Он еще не пробовал, – ответил Азазель весело. – Хотя кто знает, мальчик способный, учится быстро, прям на лету хватает, как пес мух… Есть подозрение, что в мое отсутствие на моей самой шикарной машине к бабам ездит…

– Смотри в оба, – буркнул бармен.

– За ними разве усмотришь, – ответил Азазель с огорчением. – Когда надо к бабам, мы все такие хитрые, умные, изобретательные…

Михаил смотрел из машины, как бармен положил в открытый бумажный пакет два бигмака, завернул аккуратно в салфетку пару блинчиков, Азазель расплатился и быстро вернулся к автомобилю.

Судя по запаху, блинчики горячие, исходят сводящим с ума запахом, Азазель сунул в пакет руку, но вытащил не блинчик, а свернутый в трубочку листок в целлофановой обертке.

– Это тебе, – сказал он. – Карта. Изучи, я больше специалист по особенностям блинчиков в сметане и с мясом. Хотя и с творогом тоже понимаю. А вот с капустой не очень…

– Почему? – спросил Михаил. – Козлы все любят капусту.

– А ты откуда знаешь?

Михаил потянул ноздрями вкусные запахи, что вырвались из пакета и начали победно расползаться по герметично закрытому салону.

– Это нечестно. Ты же только что ел!

– Я в запас, – пояснил Азазель. – А вдруг ночь будет трудная?.. В нашей увлекательной жизни ничего нельзя сказать наперед.

– Потому и жрешь в запас?

– С соблазнами нужно бороться, – напомнил Азазель. – Стойко и непреклонно. Не давая другим поблажки.

– А себе?

– Я что, – сообщил Азазель независимо, – я падший. Мне можно. Я боролся с соблазнами!

Михаил взглянул с подозрением:

– И как?

– Они меня, – сообщил Азазель радостно, – перебороли.

Михаил поморщился:

– Что, в самом деле боролся?

– Почти, – уточнил Азазель. – Намерение такое как-то возникло, но ты же знаешь, я непостоянный, как все артистические натуры. Ну, как Нерон, Сарданапал, Аттила… Целлофан сними, с ним не едят. В нем, точнее. Хотя ешь, я смотреть на такое люблю.

Михаил попытался снять эту блестящую пленку, но все никак не удавалось зацепить, Азазель сказал с сочувствием:

– К сожалению, помочь не могу даже в таком деле.

– Не умеешь?

– Я все умею, – сообщил гордо Азазель, – кроме двух-трех мелочей, но сейчас у меня руки уже такие жирные, такие жирные, облизывать не успеваю…