Дана Юмашева - Хитрец. Игра на Короля

Доктор заткнул за пояс подарок и принялся высвобождать чемоданы из багажного отделения. Их было всего два, и они не показались Манеоре тяжелыми. Ведь Арденкранц и его спутница были еще очень молоды и не имели привычки отягощать себя лишними вещами.

Впереди у них было часа четыре ходьбы, но и это уже не имело значения: заходился день, с ветром по воздуху начинало растекаться тепло. После того как стаял снег, прошло уже с десяток дождей, и, судя по тому, каким спертым вдруг стал воздух и как неожиданно потемнело, скоро был должен был начаться новый. Наконец небо разразилось крошечными брызгами, и они беспрестанно усиливались, пока не стали настоящими водяными потоками.

– Вы запомните, – спутница Манеоры подставила под капли тонкие пальцы. – Вы все это запомните. И не забудьте спрятать кортик!..

И женщина тут же испарилась, забирая с собой и этот лес, и трупы, и кровь – она увлекала в небытие все, кроме самого доктора.

В этот момент Арденкранц всегда просыпался и, причитая что-то несвязное, судорожно вытирал ладонью вспотевший лоб. Отняв ладонь от головы, он рассматривал на ней два мелких шрама: те были свидетельством того, что женщина из сна действительно была в жизни доктора.

И эта женщина оказалась права. Тот день месье Манеора запомнил на всю жизнь.

Сон, взявший начало из подлинного случая, стал первым и самым тяжелым из жутких кошмаров Арденкранца Манеоры. Вторым было письмо, оповестившее его несколько месяцев спустя о смерти его обожаемой спутницы. Третьим – визит на ее могилу. Жена ушла так же быстро и незаметно, как появилась, за ней последовали другие дорогие ему люди, и, может, именно из-за этих ужасов седина так быстро победила темное буйство в красивых когда-то волосах доктора.

Шли годы. Арденкранц силился забыть свои кошмары и с головой ушел во врачебную практику. Так, в лекарских кругах месье Манеора прослыл необычайно ответственным человеком – из тех, кто взваливает на себя непомерно много работы, а затем у всех на глазах торжественно, с почетным эскортом отъезжает в лечебницу. Будучи психиатром, Манеора с регулярной успешностью облегчал страдания безумцев и желал найти способ излечения шизофрении и деменции.

Он даже обзавелся любовницей, и та, по несчастью, понесла ребенка. Держа на руках новорожденную дочь, Арденкранц хотел назвать ее именем своей первой жены. Но любовница сама выбрала для нее имя, и на этом ее материнские заслуги закончились: несколько месяцев спустя она уехала с каким-то офицером в неизвестном направлении.

И вновь потекло безликое время, за которое месье Манеора набрал несколько фунтов и отрастил пышные седые усы. Он смог полюбить свою незаконнорожденную наследницу и теперь не представлял без нее своей жизни. Часто он смотрел на свое дитя и думал: какой бы она была, если бы родилась от самой любимой женщины? Похожей больше на него или на нее? Но в Итэльмине едва различимые черты Арденкранца сливались с кровью самой неблагородной из горожанок.

О телах убиенных некогда налетчиков до Манеоры не дошло ни весточки. Однако за много лет он так и не смог вырвать из себя страх нежданных звонков и громких звуков. Каждое утро, набросив на себя старый полосатый шлафрок, доктор в беспокойстве шагал из угла в угол по своей холодной спальне.

«Главное, чтобы не становилось реальнее жизни… Помнить, что оно рядом, – повторял он себе всякий раз. – Ибо потом сны могут начать перетягивать, а образы – не отпускать. Но за свой рассудок стоит бороться, как бы того ни хотелось».

И все же доктору Манеоре хватало ума не кликать смерть. Ведь он прекрасно знал, насколько та проста: лишь позовешь – тут же придет.

Светло-коричневая лошадь неспешно двигалась поперек пшеничного поля, увлекая седока все дальше от северо-востока Эона. Окрас ее и природная бледность наездника, столь явственно различимые на понуром убранном пространстве, быстро привлекли внимание лиходеев, что промышляли у кромки близлежащего леса.

Судьбу скитальца решил один лишь взмах руки их главаря, которого скудные пожитки Кадвана никак не прельстили. Да и для остальных бандитов день выдался слишком холодным и ленивым, чтобы снаряжать погоню через половину безбрежной нивы.

Но Кадван был готов. Если бы трое-четверо головорезов осмелились напасть, он подпустил бы их к себе и развлекался, одних знакомя с еще оставшимися у него пистолетными патронами, другим разрубая черепа найденным на почтовой станции колуном. «Топор, – решил Берм, – куда как полезен. Патроны стоят денег, а головы разбойников не стоят патронов».

Но парня с легкостью могли бы убить – и кому до него было дело? Кадван Берм уже два года не посылал писем родным и не получал от них вестей; и неведение это казалось страшнее смерти. Семья, должно быть, считает его погибшим на войне. Или, узнав правду, они давно уже отреклись от своего единственного дожившего до двадцати лет сына. Год назад по новой границе Книвет и вовсе прошла зараза, подкосившая всех несогласных, – и, быть может, Кадван и сам сейчас сирота?

Вокруг было слишком пустынно. Слева вдалеке вырисовывались контуры величественных, упирающихся в тяжелое и темное небо гор. Если бы парень ехал вдоль их подножий, он непременно увидел бы в скалах изящные фасады храмов, тысячи лет назад высеченные горным народом. Огромный лес Гранфоре, отделявший его от цепи, уже давно разделся и блестел заиндевевшими ветками.

Через пару часов, когда Кадван выехал на дорогу, поле уже сменилось невспаханной долиной. Впереди сотворились контуры здания: то была Обитель Всеведущих. Выглядевшая гораздо скромнее храмов в Найтерине, церковь эта все же сохраняла старый стиль в своих правильных архитектурных элементах.

Справа от церкви выросли несколько хозяйственных построек и два добротных дома, совсем не походивших на хибары землепашцев. Один из них пустовал, а во втором жила семья отшельников – настоятель святилища с женою и детьми. Внутри этого дома, как нетрудно было догадаться, царствовало тепло, и из трубы поднимался дым – то пекли хлеб к ужину.

Здесь Кадван и остановил лошадь.

Среди огромного пространства долины святилище с его постройками казалось землей обетованной. Располагаясь на старом паломническом пути, церковь эта несла для верующих сакральный смысл. Обитель Первых Пилигримов или Святилище Светлого Пути – Кадван не мог вспомнить название в точности. Однако парень был уверен: если спросить об этом, употребив в одном предложении слова «путь» и «паломничество», собеседник мигом укажет направление.

Кадван спешился, взял под уздцы лошадь и направился не к Обители, а прямиком к жилищу анахорета [20] Анахорет – отшельник. и его семьи. Так парень выбрал свой путь, пусть и низменный, но гарантировавший ему обед и спасение от страшного, свистевшего будто слуга Падших, ветра.