Питер Бретт - Трон черепов

То, что секундой раньше виделось в окнах всего лишь тенями и расплывчатыми силуэтами, обозначилось резко, воспламененное сочащейся из Ала магией. Все живое имело искру силы в сердцевине, и Джардир мог различить силу, светящуюся в древесных стволах, прикипевших к ним лишайниках и всех животных, обитавших на ветвях и в коре. Сила струилась в равнинных травах и больше всего – в демонах, которые крались по земле и объезжали ветра. Алагай светились, как маяки, пробуждая в нем первобытное желание охотиться и убивать.

Как и предупредил Пар’чин, в его камере было темнее. Усики силы тянулись по стенам башни, втягиваемые метками, выгравированными на оконных стеклах. Те оживали с мерцанием, становясь щитом против алагай.

Несмотря на сумрак в комнате, Пар’чин светился ярче демона. Так ярко, что на него, казалось бы, не посмотришь без боли в глазах. Но нет. Совсем наоборот: эта магия представала великолепной, обильной и соблазнительной. Джардир потянулся через корону, пытаясь Втянуть ее каплю для себя. Не так много, чтобы Пар’чин ощутил утечку, но, может быть, достаточно, чтобы ускорить выздоровление. Сгусток силы зазмеился к Джардиру, как благовонный дым.

Пар’чин сбрил брови, но метки над левым глазом поднялись в безошибочном выражении. Его аура колыхнулась, выказывая скорее ошеломление, нежели негодование.

– Ой-ой. Добудь свою собственную.

Поток магии резко развернулся и втянулся обратно.

Джардир сохранил на лице спокойствие, хотя усомнился, что в том была необходимость. Пар’чин прав. Джардир мог прочесть его ауру, прозреть каждое чувство, и не приходилось сомневаться, что старый друг способен на то же. Пар’чин был невозмутим, сосредоточен и не желал Джардиру зла. В нем не было лукавства. Только усталость и опасения, что Джардир окажется слишком упрямым, чтобы спокойно и честно обдумать его слова.

– Скажи мне еще раз, почему я здесь, Пар’чин, – произнес Джардир. – Если твоя цель действительно, как ты всегда говорил, избавить мир от алагай, то почему ты противодействуешь мне? Я близок к исполнению твоей мечты.

– Не настолько близок, как тебе кажется, – ответил Пар’чин. – И способ, которым ты это делаешь, отвращает меня. Ты душишь человечество и угрожаешь ему ради его же спасения, не заботясь о цене. Я знаю, что вы, красийцы, любите одеваться в черное и белое, но мир не так прост. В нем есть краски, и их больше, чем оттенков серого.

– Я не дурак, Пар’чин, – заметил Джардир.

– Иногда сомневаюсь, – сказал Пар’чин, и его аура согласилась.

Это была горькая чаша: старый друг, которого он столь многому научил и всегда уважал, считал его таким мелким.

– Тогда почему ты не убил меня и не забрал копье и корону? – требовательно вопросил Джардир. – Свидетели были связаны честью. Мой народ принял бы тебя как Избавителя и пошел бы за тобой на Шарак Ка.

Спокойная аура Пар’чина вспыхнула от раздражения, словно пожар.

– Ты все никак не поймешь! – выпалил он. – Я не блистательный Избавитель! Ты тоже! Избавитель – это все человечество как одно, а не один как человечество. Эверам – просто имя, которым мы назвали идею, а не какой-то великан в небесах, сражающийся с тьмой пространства.

Джардир сжал губы, зная, что Пар’чину видна вспышка его ауры в ответ на кощунство. Годы назад он пообещал убить Пар’чина, если тот повторит эти слова. Аура Пар’чина подстрекала его попробовать сделать это сейчас.

Но было в ауре аджин’пала кое-что еще, удержавшее от подобной попытки. Он был готов к нападению и встретил бы его лоб в лоб, но Пар’чина одолевал образ: алагай, пляшущие на фоне горящего мира.

Его страхи сбудутся, если они не придут к согласию.

Джардир длинно выдохнул, принимая свой гнев и выпуская его с воздухом. Пар’чин на другом краю комнаты не шелохнулся, но его аура расслабилась, подобно шаруму, опускающему копье.

– Какая разница, – произнес наконец Джардир, – кто такой Эверам – великан в небесах или имя, которым мы нарекаем честь и отвагу, позволяющие нам выстоять в ночи? Если человечество должно действовать как одно целое, должен быть вождь.

– Как мозговой демон у трутней? – уточнил Пар’чин, надеясь заманить Джардира в логическую ловушку.

– Именно так, – отозвался Джардир. – Мир алагай всегда был тенью нашего.

Пар’чин кивнул:

– Да, войне нужны полководцы, но они должны служить людям, а не наоборот.

Теперь вскинул брови Джардир:

– По-твоему, я не служу моим людям, Пар’чин? Я не андрах, жиреющий на троне, пока мои подданные истекают кровью и голодают. В моих владениях нет голода. Нет преступлений. И я выхожу в ночь лично, чтобы обезопасить народ.

Пар’чин издевательски и резко рассмеялся. Джардиру было впору оскорбиться, но его остановило неверие в ауре Пар’чина.

– Вот потому-то это и важно, – сказал Пар’чин. – Потому что ты искренне веришь в такое демоново дерьмо! Ты пришел в края, тебе не принадлежавшие, убил тысячи мужчин, изнасиловал их женщин, поработил их детей и считаешь, что душа твоя чиста, ибо их священная книга чуточку отличается от твоей! Ты охраняешь их от демонов, но цыпленок на разделочной колоде не называет мясника Избавителем за то, что он не подпускает лису.

– Близится Шарак Ка, Пар’чин, – возразил Джардир. – Я превратил этих цыплят в соколов. Теперь мужчины Дара Эверама сами защищают своих женщин и детей.

– Как и жители Лощины, – заметил Пар’чин. – Но они делают это, не убивая друг друга. Ни одна женщина не изнасилована. Ни один ребенок не вырван из материнских рук. Мы не стали демонами, чтобы сражаться с ними.

– Значит, вот кем ты меня считаешь? – осведомился Джардир. – Демоном?

Пар’чин улыбнулся:

– Знаешь, как тебя называет мой народ?

«Пустынным демоном».

Джардир много раз слышал это прозвище, хотя произносить его открыто осмеливались только в Лощине. Он кивнул:

– Твои люди глупы, Пар’чин, как и ты, если уравниваешь меня с алагай. Ты, может быть, не убивал и не насиловал, но и не выковал единства. Ваши северные герцоги грызутся за власть, даже когда перед ними разверзается бездна, готовая исторгнуть полчища Най. Най не заботит твоя мораль. Най не разбирает, кто невинен, а кто продажен. Ей дела нет даже до Ее алагай. Ее цель – стереть все начисто и начать заново. Твой народ живет дольше ожидаемого, Пар’чин. Это время одолжено вам до дня Шарак Ка, когда ваша слабость превратит вас в мясо для Недр. Тогда вы возжелаете тысячи убийств, тысячи тысяч, если они понадобятся для подготовки к битве.

Пар’чин печально покачал головой:

– Ты похож на коня с шорами на глазах, Ахман. Ты видишь только то, что поддерживает твои убеждения, и не смотришь на остальное. Най все равно потому, что Ее, будь Она проклята, не существует.