Дмитрий Боднарчук - Книга о путешествии писца Наара

К Хунхару, сидящему на вороной кобылице по кличке Бохаргуль, подвели пленного Великого Князя. Его доспех был помят, кольчуга надорвана в двух местах, полы синего плаща наместника провинции рассечены, но достоинство и выдержка, казалось, стали только сильнее от ран и испытаний этой битвы. Князь смотрел на победителя без тени страха или испуга. Хунхар улыбался, едва заметно подняв вверх левый уголок рта и прищурив глаза.

– Здравствуй, Великий Князь Хайре.

– Здравствуй Хунхар. Мне жаль, что я не смог устроить подобающий твоему Величеству приём. Уверен, тебе его ещё окажут, если не я, то другие.

– Коммит, можешь не скалиться, этого никто не оценит. Ты сражался храбро и род твой известен честностью и доблестью. Поэтому я отпускаю тебя. Езжай в столицу, к императору и скажи, что море пустынь и степей всколыхнулось, мы зальём вашу империю, как вода заливает землю.

Комит огляделся:

– Зачем вам это? Вот уже добрую сотню лет между кочевниками и империей не было никакого соперничества, последняя битва, та, которая была последней до сегодняшнего утра, произошла сто восемнадцать лет назад. Что заставило Вас прийти и убивать? Зачем Вам война? – в ответ Хунхар немного помолчал, глядя за горизонт, и ответил:

– Ты правильно сказал, что мы долго жили рядом, жили мирно. Мы, свободные кочевники, вольные с ветром скакать куда угодно, смотрели на вас, жителей империи, на народы, её населяющие, мы жили рядом с вами и постепенно в нас нарождалось и крепло отвращение к вам. Не знаю, как вы этого не замечали. В вас нет тяги к свободе, но лишь тяга к наживе. Наживе любой ценой. Вы слизняки, сидите дома, держитесь за юбки своих жён, вы не мужчины, вы изнеженные бабы. – Так король довольно долго поносил население Империи. Хаире старший внимательно выслушал всё, не пытался перебить. Только когда Хунхар замолчал, коммит ответил:

– Скажи мне, кто вложил в сердце тебе эти мысли и слова в твои уста? – реакцией монарха на этот вопрос была вспышка гнева.

– С чего ты взял, что это не мои слова, что я кого-то послушал? – Голос кочевника стал металлом, гвоздём, которым он будто пытался прибить собеседника к месту, на котором тот стоял.

– Ты восемнадцать лет правишь племенами кочевников. В твоей власти степи и пустыни, по огромным пространствам земли ходят тысячи твоих стад. Почему вдруг сейчас ты почувствовал ненависть к своим соседям? Более того, ведь по согласию между твоими предшественниками, каганами кочевников и нашими императорами, мы нанимали отряды номадов в имперскую армию. И вы служили нам, не считая это позором. – тут Хунхар перебил Великого Князя.

– Довольно. Считай, что мы пробудились ото сна. Иди к своему Императору и скажи, что мы заберём столько земли и людей, сколько посчитаем нужным. Дайте ему коня и припасов в дорогу, – король начал разворачивать лошадь, что ехать к лагерю.

– Постой, – громко, уже в спину уезжающему королю сказал коммит. – У меня к тебе просьба – Хунхар развернул лошадь обратно, мордой к пленнику, сам широко улыбнулся и, не говоря ни слова остановил взгляд на Великом Князе.

– В крепости, ты знаешь, в цитадели Таирасса находится мой сын. Прошу тебя пощадить его.

– Ха, а я решил, что ты проявишь большую силу, и не будешь унижаться такими просьбами. Ты только подтвердил мои слова о вашей слабости. Знаешь, я буду потакать твоим слабостям. Если ты сможешь уговорить его сдать цитадель, я оставлю ему и тебе жизнь. Если он не согласится, я отрублю тебе голову у него на глазах. Как тебе такая сделка? Ты сам понимаешь, что он не согласится, но решать тебе. – Хунхар перевёл взгляд на громаду Великого дома Таирасса, возвышавшуюся за городскими стенами. Во взгляде пленного князя бушевало пламя ненависти и призрения. Он ненавидел своего победителя. Ненавидел за своё истреблённое войско, за это отвратительное предложение, целью которого было любование людским горем.

– Я согласен.

В ответ Хунхар кивнул.

Пленника отправили к Великому дому Таирасса пешком и с непокрытой головой, без оружия. Это тоже было унижением для знатного человека. Перед аркой, которая осталась на месте, где когда-то стояли городские ворота, с него сняли все латы и даже обувь, оставив лишь длинную исподнюю рубаху, привязали к коню слуги кагана, потому что Великий князь считался пленником кагана, и в таком виде, с позором, провели в город. Он бывал в Таирассе раньше, но не мог узнать ни одной улицы, везде были груды камней на месте каменных зданий, чёрные от пожаров, и пепелища на месте деревянных построек. Было несколько зданий, лучше других сохранившихся во время уничтожения города: ратуша, некоторые храмы, библиотека, бани. Их он узнал. Здание Цитадели было видно издалека, оно возвышалось над поверженным городом, напоминая, что враг ещё не везде стал хозяином. У подножия Великого дома, так, чтобы было видно его защитникам, номады топтали копытами лошадей захваченные в битве знамёна имперского легиона. Особенный смех вызывало конское испражнение на знамена разбитой армии, на священные символы, на них изображённые. Коммит видел это и жалел, что не закончил жизнь самоубийством, если не смог умереть в битве. В нескольких местах жгли трупы убитых горожан, защитников города и, отдельно, номадов, погибших при штурме. Внутри Цитадели, на уровнях, захваченных кочевниками, коммита поразило количество запёкшейся на стенах, полу крови. Часто можно было увидеть отрубленные руки или ноги, внутренности, головы. Пленника вывели на площадку второго уровня цитадели. Там было более безопасно, чем на третьей, которую тоже контролировали номады, но там легко можно было погибнуть от стрелы осаждённых. Старший Хаире был связан, рядом было несколько человек конвоя. У него не было шансов сбежать. У сына не было шансов его спасти. Король стоял рядом с пленником, готовясь исполнить обещание.

– Хаире – крикнул коммит, вызывая защитника крепости. Переводчик начал переводить Хунхару с глоттара на олюк – язык кочевников. Прошла минута, но никто не появлялся.

– Хаире – крикнул коммит второй раз. Секунд через тридцать между зубцами на каменном парапете четвертой оборонительной площадки показалась фигура воина. Воин выкрикнул всеми осаждающими ожидаемое, короткое слово: "Отец!". Хаире Старший смотрел вверх, туда, где был его сын.

– Да, мой дорогой сын. Прости, что не смог тебе помочь. Видимо, Сефер считает, что будет лучше иначе. Я должен уговорить тебя сдать крепость, иначе мне сейчас, на твоих глаза и на глазах всех защитников крепости отрубят голову. Я знаю об этом, таков был уговор. – Голос мужчины было похоже, срывается, вот-вот он начнёт плакать. Коммит на мгновение замолчал. – И я заклинаю тебя, каждой буквой священного алфавита, не сдавайся, дерись до последнего – переводчик всю речь переводил совершенно беспристрастно. по его лицу ничего нельзя было сказать о том, что говорит старший Хайре. Но на лице Хунхара всё было видно очень хорошо. Когда он услышал, что именно Старший князь Хаире говорит младшему, тут же подал знак солдатам, те поставили коммита на колени и начали выворачивать руки так, чтобы он наклонил голову вперед. "Сражайся до последнего вздоха" – крикнул глава Оринской провинции и сам склонил голову, демонстрируя мужество смирения перед страшным неизбежным. Хунхар посмотрел вверх, на младшего князя Хаире, достал из ножен тяжёлую саблю и точным мощным ударом отсек пленнику голову. Затем, за волосы, с каменных плит пола и поднял её высоко, демонстрируя своим подданным, а те стали прыгать и плясать в криках одобрения. Каган протянул саблю в сторону младшего Хаире, жестом показывая "скоро твой черёд". Голову насадили на копьё, копьё поставили на месте казни. Защитники крепости в отчаянии бессилия начали стрелять в палача и его свиту, но те укрылись за большими щитами, а затем и вовсе покинули место казни. Тело было оставлено лежать на месте, где коммит был обезглавлен. Каган отправился к своим шатрам, инженеры получили приказ готовить очередной штурм Цитадели. Инженеры были наёмниками, знания они получали, в университетах и армиях Империи, Союза вольных городов или в королевствах Юга. Они готовы были воевать на стороне того, кто больше заплатит, но могли и предать, если видели, что в Книге судьбы их господина начинаются чёрные страницы. У номадов были деньги, и они служили им. Вообще, единственный господин наёмников – деньги, именно деньгам наёмники действительно служат. Поэтому нельзя обвинять наёмников в предательстве. Своего настоящего господина – деньги, наёмники не предадут никогда.