Валерия Чернованова - Мой (не)любимый дракон

Заклинаний, Карл!

Потребность подкрепиться, о которой настойчиво напоминал желудок, начала удовлетворять, не отходя от кассы, прямо в бассейне. Мабли – так звали созданную моей больной фантазией служанку – запалила свечи, отчего вода в бассейне окрасилась золотом, а бархатистые лепестки на ее поверхности стали напоминать алые языки пламени. Девушка принесла целое блюдо с неопознанными объектами, то бишь фруктами. И бокал, до краев наполненный янтарной жидкостью, на вкус очень смахивающей на десертное вино.

Оно тут же ударило в голову и повысило градус настроения.

Поставив полупустой бокал на бортик бассейна, я потянулась к фруктовому изобилию. Сначала схомячила верхушку из плода продолговатой формы. Он оказался сочным и сладким, оставил вязкое послевкусие. Второй – по виду напоминавший морковку, только почему-то зеленую – мне не понравился. Слишком горчил.

Осушив бокал, я блаженно зажмурилась и с головой погрузилась в душистую воду. Пока кайфовала в бассейне, Мабли суетилась рядом. Все перебирала стоявшие на столике склянки, расписанные серебряными узорами. Потом притащила полотенце и замерла перед ступеньками, что вели в бассейн, терпеливо ожидая, когда ее утонченности надоест быть русалкой.

Не желая показаться капризной, я нырнула под цветочный покров в последний раз, потом хорошенько отжала волосы, которые отчего-то показались мне более длинными, да и цвет в неровном пламени свечей был каким-то другим. И тело, запоздало заметила, было как будто не моим.

С нарастающим волнением спросила:

– Мабли, а где тут у нас зеркало?

Девушка как-то странно на меня посмотрела. Наверное, забеспокоилась, не страдаю ли я амнезией. То именем ее интересовалась, теперь вот оглядываюсь по сторонам в поисках какой-нибудь отражающей поверхности…

Вода для самолюбования не очень-то подходила.

– В вашей опочивальне, моя эсселин.

Опять загадочная «эсселин». Знать бы, что означает это слово. Но, боюсь, если продолжу проявлять любопытство, моя вымышленная камеристка окончательно растеряется. И так у нее уже вид бестолковый.

От того, чтобы намастить тело благовониями, я наотрез отказалась. Поспешила обратно в спальню, а встав перед напольным зеркалом, застыла с открытым ртом.

Это была я… И в то же время совсем другая девушка.

Стройная, как по мне, даже чересчур. Я так выглядела, когда перед выпускным две недели на одной гречке сидела. Чтобы талия в бальном платье была непременно пятьдесят восемь и ни миллиметром больше. У меня тогда тоже были такие вот блестящие выразительные глаза. Потому что на них слезы наворачивались, стоило увидеть, как кто-нибудь из одноклассников поглощает шоколадный батончик или бутерброд с колбасой. И на бледных щеках полыхал такой же чахоточный румянец. Что тут сказать, не умела я в юности пользоваться румянами.

Но ведь девушка в отражении не была накрашенной. Тогда откуда эти коралловые, будто припухшие от поцелуев, губы? Этот взгляд с поволокой. Чуть угловатая девичья фигура. Я ведь уже давно не девица!

Про волосы вообще молчу. У меня таких длинных отродясь не было. Даже мокрыми они казались очень светлыми, с золотистым отливом.

От русокосой Ани, последние месяцы накачивавшей мышцы в спортзале, не осталось и следа. Как и от самих мышц. Кожа да кости. И томный взгляд почти прозрачных голубых глаз.

Сейчас я напоминала себе этакую хрупкую нимфу. Казалось, стоит меня коснуться, и рассыплюсь.

– Выйди! – громкий приказ сотряс стены.

В зеркале отразилась статная дама в длинном платье и нелепом головном уборе в виде конуса с вуалькой на конце. Кажется, такой убор пользовался популярностью у женщин в дремучем Средневековье. Назывался «эннен» или как-то так. В нем часто изображают мультяшных фей. Вот только дама, замершая на пороге спальни и хищно ее оглядывавшая, совсем не походила на добрую крестную фею из сказки про Золушку.

– Но ее утонченность еще даже не оделась, – заикнулась было Мабли, бледнея. – А время уже позднее…

– Я помогу ей одеться. Ступай, – мрачно бросила женщина, и молоденькая служанка, словно пугливая пташка, оставив мое воздушное одеяние на кровати, выпорхнула из комнаты.

Сложно объяснить, что испытала при появлении незнакомки. Неприязнь? Страх? Наверное, и то, и другое.

Дама окинула меня тяжелым взглядом, усмехнулась:

– Ну здравствуй, пришелица.

– И вам не хворать, – ляпнула растерянно и тут же послала вдогонку приветствию: – Постойте! Вы знаете, что я не Фьярра?!

С кислой рожей мадам приблизилась ко мне и продолжила меня изучать.

Мелькнула мысль изобразить реверанс или книксен, настолько властно, я бы даже сказала, по-хозяйски осматривала меня женщина. Словно презренную рабыню. Или, как вариант, неодушевленный предмет. Типа ночного горшка, который бы надлежало почистить.

Согласна, не слишком поэтичное сравнение, но я вдруг и правда почувствовала себя чем-то подобным, когда мадам, недовольно хмыкнув, тронула меня за подбородок, заставляя приподнять голову, и заглянула мне в глаза. Еще больше скривилась, словно я только что не в благоухающем розами бассейне нежилась, а принимала грязевые ванны в ближайшем свинарнике.

– А скоро и все остальные узнают. У тебя отвратительные манеры! Язык хуже помела. Невеста его великолепия должна отличаться воспитанностью и кротостью. Застенчиво улыбаться и, робко потупив взор, отвечать, только когда ее о чем-то спрашивают. – Тонкие блеклые губы растянулись в усмешке, откровенно зловещей. – Ну ничего, до отъезда в Ледяной Лог еще есть время. Думаю, я сумею все исправить.

Я мотнула головой, чтобы меня наконец перестали трогать. Эта новая галлюцинация мне определенно не нравилась. Но как от нее избавиться, впрочем, как и от всех предыдущих, – я не представляла.

– Вынуждена вас разочаровать: я не цирковая лошадь и не поддаюсь дрессировке. Заведите себе собачку и оттачивайте на ней свои умения.

– Я же говорю – черноротая, – хмыкнула дама в колпаке звездочета. – Его великолепию такие не по душе. Разве что для постельных утех, да и то лишь на пару ночей. Тебя же прочат в императрицы. А потому веди себя подобающе!

Госпожа сварливость была далеко не красавицей. А когда вот так брезгливо морщилась (а морщилась и кривилась она постоянно; наверное, оттого и морщин уйма, вокруг серых невыразительных глаз и в уголках слишком большого, как у мартышки, рта), ее внешность становилась и вовсе отталкивающей.

– Надевай белье. Я помогу зашнуровать платье, – махнула рукой в сторону кровати, на которой белела льняная сорочка и что-то вроде мужских подштанников, только обильно украшенных кружевами.