Ирина Котова - Королевская кровь. Расколотый мир

Алинка никогда не была сильна в беге… и все же бежала, бежала, надеясь только, что хорошо запомнила направление, когда изучала местность, и что ее память не даст сбоя.

В этом мире она бегала больше, чем за всю свою прошлую жизнь.

Казалось, что она не сможет сделать больше ни шага, но ноги будто двигались сами собой. Вот сейчас… кривое толстое дерево… камень, похожий на яйцо… еще несколько шагов – Алинка уже замедлилась и брела вперед, согнувшись, шумно дыша, слыша, как отчаянно колотится в груди сердце и отдает в виски, – и все-таки нашла в себе силы добраться до папоротника, состоящего из трех толстых стволов, кое-как подтянуться на слабых руках, цепляясь за развилку, забраться на нее и втиснуться в тонкую внутреннюю щель. И прыгнуть вниз, в полость.

Нашла она это убежище совершенно случайно: собирала под папоротником ягоды, а из развилки выпорхнуло несколько жирных горластых птиц. Алинка, решив, что там могут оказаться еще, полезла наверх – и обнаружила большую трещину в живом стволе, куда она с трудом протиснулась и свалилась вниз, упав на сочленение между секциями полого папоротника. Внутри было очень просторно – можно было сидеть, вытянув ноги, – и, самое главное, в щель никак бы не втиснулся паук, и она была закрыта от взглядов двумя другими стволами. Края трещины оказались в потеках чего-то, похожего на застывшую хвойную смолу, а внутри, в дупле, усыпанном перьями и птичьим пометом, находилось большое гнездо с яйцами, которые принцесса тут же без всяких угрызений совести выпила. Это было настоящее укрытие. И теперь оно должно помочь ей… должно уберечь.

Пятая Рудлог застыла, прислонившись спиной к влажной внутренней поверхности папоротника, пытаясь отдышаться и боясь даже пошевелиться. Потом, потом она подумает о том, что может так навсегда и остаться здесь, умерев без воды. Алина невольно облизнула губы – пить хотелось очень, хотя недавно пила. И прислушалась.

Минут через пять совсем близко раздались голоса, и полая стенка изнутри над ее головой осветилась красноватыми всполохами от факелов. Алинка затихла, как мышка. Ее начало трясти, бросая то в жар, то в холод, и зубы застучали от слабости, ужаса и отчаяния.

Еще через какое-то время, показавшееся ей вечностью, голоса затихли. В них теперь не слышалось превосходства и насмешки – скорее злость и раздражение. Алинка вздохнула, кое-как устроилась на боку, поджав ноги, укуталась в пух своих крыльев – как жаль, что не хватало закрыть все тело! – положила голову на разоренное гнездо и закрыла глаза.

«Другие близко. Берегись», – сказал голос из сна. Если это не галлюцинации и не глас отчаявшегося подсознания, то, получается, эти люди ищут именно ее? А если так, то они обязательно вернутся поутру, когда все будет видно, и дай боги, чтобы ее следов не осталось поблизости.

Хотя все равно ведь будут… невозможно, чтобы не было. Значит, остается надеяться, что убежище не обнаружат. Не догадаются. И уйдут, и тогда она сможет выйти попить.

Алину снова затрясло – от понимания, что она вполне могла в очередной раз умереть сегодня, и даже не понять отчего, и никогда больше не увидеть родных. А вдруг она и так их никогда не увидит? Ведь в этом мире почти всё пытается ее убить или сожрать.

Принцесса еще долго слушала далекие выкрики людей, пока они не стихли совсем, и после этого несколько часов лежала без сна, грязная и вспотевшая, измученная, ослабевшая, с обидой и надеждой шепча имена сестер, Матвея, пытаясь представить, что вот сейчас она откроет глаза – и окажется у себя в спальне.

Но сколько она ни жмурилась – когда открывала, вокруг была все та же тьма.

Алина заснула, даже не заплакав. Слишком много она здесь плакала – и организм, видимо, понял, что это бесполезно.

Максимилиан Тротт

Макс ушел под воду, вынырнул, отплевываясь, и непонимающе завертел головой. Он держался обеими руками за лодку, находясь почти под ней – точнее, под носом. Зажатый между ног мешок пошел ко дну, пока Тротт, сцепив зубы, переживал поток воспоминаний. И тут же, осознав, почему и как оказался в столь необычном положении, снова нырнул, наблюдая из-под воды, как высоко в небе пролетают три огромных раньяра со всадниками. Один из них спустился ниже, сделал круг над лодкой – стрекоза легко боднула ее челюстью, лодка перевернулась, и Макс, чтобы его не увидели, нырнул глубже, в илистую придонную муть, меж поваленных и затопленных остовов деревьев, чувствуя, как начинает гореть в груди от недостатка кислорода.

Размытый силуэт раньяра еще немного покружил над водой и поднялся ввысь. А Макс выжидал, пока в глазах не начало темнеть, – и только тогда поднялся под перевернутую лодку, жадно вдохнул собравшийся под папоротниковым судном воздух. И снова отправился ко дну – теперь уже достать свой мешок.

Вынырнул, закинул мешок через плечо, угрюмо посмотрел на перевернутую лодку – и под палящим солнцем поплыл к берегу, вдоль которого его половинка, Охтор, и шел все это время. Навстречу Тротту с континента надвигалась гроза.

Пока плыл, пытался сопоставить события здесь и на Туре. Время в обоих мирах, похоже, почти сравнялось. На Туре он пробыл после возвращения почти сутки. И здесь Охтор самостоятельно шел на лодке чуть больше суток. Мартин выдернул Макса со второй половины пути, и сейчас, если бы у него оставалась лодка, до тонкой полосы противоположного берега оставалось меньше двух дней пути.

– Чертовы раньяры, – пробормотал он и сплюнул соленую воду – море начинало штормить, и в лицо плескали волны.

Три вытянутых летящих силуэта Охтор заметил незадолго до возвращения Макса. Они неслись в направлении далекой полоски берега, к которой он и шел на лодке. Раньяры пролетали мимо и раньше, но тогда нужды прятаться не было: они летели далеко над сушей, а его лодка легко терялась среди других редких суденышек рыбаков из прибрежных поселений. Сейчас его могли принять за слишком далеко зашедшего рыбака, а могли и откусить голову ради забавы – поэтому он схватил мешок и нырнул под лодку. И не зря, как оказалось.

Последние пару километров до берега Тротт, мокрый и мрачный, шел по пологому дну, лавируя меж склизких стволов, под секущим ливнем и рассекающими небо вспышками молний, под грохот грома, понимая, что в любой момент его может прошить электрический заряд. Но ему повезло: гроза быстро ушла вперед, и на песок, из которого в небо продолжали подниматься гниющие стволы, Макс вышел снова под палящим солнцем. Вылил из сапог воду, повесил их за спину, попил из фляги, перетряхнул мешок – и закрыл глаза, вспоминая вкус крови пятой принцессы дома Рудлог.

Охонг