Сергей Куц - Вор и тьма

– Проклятье! – Бородач затормошил перворожденного, как тряпичную куклу. – Не понимаешь, что ли!

Я точно не понимал, чего гном прицепился к перворожденному. Сразу три белых фигуры попытались добраться до нас, и все трое истлели за один удар сердца.

Там, за чертой, эпизоды из прошлого Аннон Гвендаре вдруг переменились. Размеренное мирное существование отступило под натиском войны. Фантомы падали, пытаясь прикрыться руками от чьих-то ударов, убегали и прятались; их настигали, и эльфы погибали от невидимых мечей, копий и стрел незримых врагов. Кто-то сражался, взмахивая невидимым оружием, и тоже погибал, изрубленный, заколотый или застреленный.

– Четыре пса!.. – пробормотал потрясенный Рой.

Мы лицезрели картину гибели Аннон Гвендаре, когда союзная людская армия ворвалась в осажденный город. Равнина огласилась ревом пожаров, воплями отчаяния и страха, кровожадными криками и гоготом солдатни.

Новый призрак пересек границу… И ничего! Полупрозрачная фигура медленно поплыла к нам в пяти дюймах над песком. А за ней другая! И еще! Еще! Они не исчезают!

– Крик! – Рык гнома перекрыл шум водопада.

Перворожденный прыгнул к центру охранного круга и, распластавшись на песке, вогнал стрелу в каменистую землю в двух шагах от первого духа.

– Нойе!

Это он воскликнул? Немой эльф?..

В следующий миг вокруг стрелы, вонзившейся в песок на глубину наконечника, образовалось мерцающее голубым отсветом кольцо воздушной ряби. Через мгновение светящийся обод резко вырос в размере, оставив охранный круг внутри себя. Затем голубая окружность расширилась в два раза по сравнению с кругом, что начертал церковник. В три! Остановилась; голубой свет замерцал часто-часто и погас.

Когда расходящаяся во все стороны воздушная рябь задевала призраков, те вспыхивали голубым сиянием и исчезали.

– Кольцо света! – потрясенно произнес орк. – Магия эльфов!

– Она самая. – Барамуд дергал себя за бороду и отчаянно вертел головой.

– Что происходит? – Я тоже озирался. Белесых фигур нет нигде в трех десятках шагов. Но дальше в темноте призраков все так же много. Некоторые из них двинулись к нам. – Мы спасены?

– А-а-а! – зарычал гном. – Они снова идут!

– Но Крик! – Толстяк ткнул пальцем в сторону эльфа; перворожденный поднялся, в его руках новая стрела. – Он…

– Еще дважды! – Гном перебил горца. – Еще два раза Крик сможет остановить мертвых! До рассвета мы не дотянем!

– На колени! Молитесь! Все молитесь! Отцу и Сыну! Матери Божьей!

Высоко воздевши длани с зажатым в них золотым Распятием, отец Томас встал около эльфа.

– Святой Крест и сила Божья с нами! На сей раз мы остановим нечисть!

– Нет! – Гном взмахнул рукой, словно отгоняя инквизитора. – Не поможет!

– Как ты смеешь…

Даже в ночи был заметно, что Томас Велдон побледнел, губы церковника затряслись от охватившего его праведного гнева.

– Нет, человече! Сегодня детей Аннон Гвендаре уже не остановить. Ничем, кроме жертвы!

– Что?

– Они уйдут, если получат свою дань – одного из нас. Им нужен один! На растерзание! Или духи получат всех!

Все, кроме эльфа и гнома, потерянно переглядывались, а имперец мычал и пытался высвободиться из пут. Генрих фон Геринген догадывался, что сейчас произойдет.

– Одна жертва! Человек или орк! Решайте!

Призраки вновь у охранной черты и их снова много!

– Нойе!

Волна голубого сияния смела мертвых.

– Будет еще только один раз! – Гном выдрал их бороды целый клок!

Я схватил имперца за ворот.

– Поднимайся, сукин ты сын!

Полковник отчаянно замотал головой и попытался завалиться наземь.

– Я тебя сейчас!.. – Зашипев, Рой тоже накинулся на пленника. В руке толстяка блеснул кинжал.

– Хватаем его за ноги и выкидываем за черту!

– Бросьте его! – Рядом появился гном. – Не он! Только не он!

Акан поднял искаженное в гримасе злобы лицо.

– Не мешай, гном!

– Нет! Жертва идет по собственной воле! Или все зря!

Мы забыли про имперца.

По своей воле? На небольшой пятачок, где еще бились живые сердца, легло безмолвие. Что делать? Кто пойдет? Сам !

Духи мертвых снова у линии на песке, их десятки, они тянут руки и смотрят глазницами, в которых ночь и пустота.

– Нойе!

Сияющее кольцо снова очистило берег от призраков.

– Последний шанс, – произнес гном.

– Иду я! Дома все одно не объяснить, почему вождь вернулся без своих людей. Если бы выжил…

Не обращая внимания на боль в раненой руке, Манрок вытащил из ножен кривой орочий меч. В другой, здоровой, появился нож.

– С оружием можно?

– Ступай, – сказал гном.

Мы молча смотрели на вождя: сейчас он умрет ради нас. Что ему сказать? Слова пусты. Он и сам не ждет никаких слов.

– Хочу благословить тебя, – негромко сказал Велдон.

– Я уже говорил, что Бог Отец и Бог Сын – не мои боги. – Орк сделал первый шаг к призракам.

– Но я молился над телами твоих воинов! – не сдавался монах.

– Мертвым это безразлично, – не оборачиваясь, орк направился навстречу смерти, – а я покуда жив, и мне не все равно.

Когда до черты остался один фут, Манрок все-таки посмотрел на нас.

– Прощайте!

Раскинул широко руки и шагнул вперед с открытой грудью.

Десятки фантомов закружились вокруг замершего орка.

– Я иду! – закричал орк.

Призраки один за другим врезались в Манрока, проходя сквозь него, как ножи, раня. Но он держался на ногах. Шатался и стоял. Песок возле орка окрасился кровью.

Задрав лицо к небу, орк снова крикнул:

– Иду!

Затем упал. Не шевелится.

Все стихло. Нет ни одного призрака. Вокруг нас лишь ночь, равнина у Гнилого водопада спит. Шумит Черная речка.

Мы попа́дали наземь, кто где был, и безмолвно сидели, не в силах отвести взоры от погибшего Морока.

Как непривычно спокойна и умиротворенна ночь!

– Барамуд! – нарушил безмолвие Рой. – Тебе придется многое объяснить.

– Завтра, – сумрачно ответил гном. – С рассветом.

– Молитесь! – призвал Велдон.

И мы молились, кто как мог. За Манрока и за нас. Мы не сомкнули глаз и увидели рассвет…

– Сюда! Мне нужна помощь!

Это звал отец Томас. Ричард Тейвил проснулся. Он стонал, его тело изогнулось дугой.

Генрих фон Геринген упал на колени, где стоял. Согнул спину и, уткнувшись лицом в побуревший мох, с тихим стоном, обессиленный, завалился на бок. Я заметил его взгляд, брошенный в нашу сторону. Полный ненависти и лютой злобы.

Мы менялись, а он нес носилки с Ричардом Тейвилом постоянно. Решили вчера не убивать имперца – пусть пока поработает носильщиком, все одно лейтенанта на руках тащим.

Второй день как покинули Гнилой водопад. С рассветом, после ночи, когда Манрок отдал за нас свою жизнь, Тейвилу было очень плохо. Он изгибался, рычал и бормотал что-то неразборчивое, иногда кричал. В Ричарда словно бы вселился нечистый дух, и, вероятно, так оно и было. Потому что после экзорцизма отца Томаса лейтенант умиротворился. Впал в беспамятство, горел в лихорадке, но больше не казалось, что он вот-вот превратится в нежить.