Джосайя Бэнкрофт - Вавилонские книги. Книга 2. Рука Сфинкса

Хуже всего было, когда она с ним говорила. Он ненавидел, когда она говорила, потому что в этом отношении видение не было похоже на женщину, которую он любил и на которой женился. Призрак был злым, подозрительным, мелочным и проворно давал самые обескураживающие советы. Он чувствовал себя скованным узами с воплощением собственных сомнений.

Сжимая пустую чашку, он открыл глаза. Видение никуда не подевалось и наблюдало за ним с кровати.

Она отложила щетку в сторону и опустила руки на покрытые колени, как будто собиралась обратиться к ребенку.

– О Том! Дорогой, дорогой Том, – сказала она. – Ты не знаешь, что делаешь. Ты не имеешь ни малейшего понятия.

Проигнорировав видение, Сенлин лег на кровать и достал этюд, изображающий Марию. На картине она сидела в окружении орхидей на террасе студии Огьера. Похожие на светлячков лучи света Купален испещрили ее голую кожу. Выражение ее лица казалось нежным и смелым одновременно. Сенлин хотел погрузиться в картину, сделаться частью сцены. Он поднес икону к губам и поцеловал складки и выступы, оставленные кистью художника.

Видение Марии ухмыльнулось ему от подножия кровати.

– Ты такой же заблудший, как и я, – сказала она. – И когда твоя милая маленькая команда все узнает, они проверят, хорошая ли ты птица.

Вертун был совсем не похож на обычный порт. Он не был связан ни с каким кольцевым уделом; он не крепился ко входу; он никуда не вел. Он цеплялся за Башню, как кокон мотылька цепляется за ствол дерева, и, в точности как гардеробная, из которой мотылек вылетает крылатым, Вертун выглядел весьма непритязательно.

Джумет, бродячий поэт Башни, описал Вертун в третьем томе своего «Пиетета» как напоминающий «сломанную гармошку, / что висит на столбе в поле / и годами гниет себе потихоньку».

Длинная хаотичная конструкция включала несколько этажей, и комнат в ней было столько же, сколько в городском многоквартирном доме. Тысячи рук и полдюжины поколений сооружали ее из мусора и обломков. Нигде в ее анатомическом строении не нашлось бы ровной перекладины или двух одинаковых балок. Вертун не имел нормального фасада, его заменял единый, непрерывный гобелен. Эта шерстяная обертка, натянутая на деревянную раму, делала всю конструкцию чахлой и хрупкой с виду.

Узор на гобелене Вертуна был замысловатым и беспорядочным: пиктограммы, символы и метки располагались густо и под любым углом. Это напоминало Сенлину старого татуированного моряка.

Во время предыдущих визитов он провел несколько часов, изучая странный код, которым был испещрен гобелен, но так и не вник в смысл.

Причудливая обертка иногда обманывала новичков, вынуждая их думать, что Вертун – цивильное местечко. Ничто не лежало дальше от истины. Это был опасный порт, полный торговцев-нелегалов, стареющих блудниц и наемников, ищущих грязную работу. Разумеется, у него были практические достоинства: человек мог продать награбленное, наполнить кладовую, напиться и найти желанного спутника – все в нескольких минутах ходьбы. Но факт оставался фактом, каждая сделка предполагала, что тебя могу обмануть или пристрелить.

Бухта была слишком шаткой, чтобы удержать якорь, поэтому посетителям приходилось швартоваться вдоль большой трещины в Башне, пересекать зазор между кораблем и выступом и совершать опасный поход в порт пешком. Падать было далеко. Вывалившись из трещины, какой-нибудь несчастный получал целых семь секунд, чтобы задуматься о своей жизни, чей конец стремительно приближался.

У Ирен обнаружился талант находить в песчанике такие места, где гарпун застревал сразу и накрепко. Сегодня получилось пришвартоваться с первого выстрела, и корабль не выдернул якорь, когда Адам сбросил балласт, чтобы натянуть трос. Убедившись, что он выдержит, Ирен пересекла зазор с помощью шкива с ручками. Волета последовала за ней, но без каталки, цепляясь за трос руками в перчатках. Адам не мог на нее смотреть, убежденный, что трос может в любой миг перетереть кожу. Но Волета была легкой, и она гасила скорость, зажимая трос каблуками ботинок. Когда обе дамы надежно устроились в трещине, Адам прикрепил две бочки рома к шкиву и отправил груз следом за ними.

– Собираешься проверить, есть ли у твоего приятеля идеи о том, как потихоньку пробраться в Пелфию? – спросила Эдит Сенлина.

– Он вряд ли «приятель», но да. Я на это намекнул в прошлый раз, но он сделал вид, что не понимает. Может, я смогу подразнить его, предложив немного денег.

– За ром я бы взяла не меньше двадцати шекелей. Это не какое-нибудь пойло, – сказала она. – Это может быть лучшее, что бухта видела за целый год.

– Согласен.

– Я хочу остаться на корабле, – заявил Адам так быстро, что стало понятно: он какое-то время боролся с собой, стремясь заговорить. Сенлина и Эдит его слова застали врасплох, и Адам принялся выдвигать доводы: – Если бы у меня был хоть один выходной, я бы мог разобрать консоль и выяснить, что скрывается за неработающими рычагами. – Он открыл решетку топки и размешал угли. Излишнее действие, но ему было трудно смотреть Сенлину в глаза.

Эдит поджала губы и взглянула на капитана в ожидании ответа.

Просьба Адама была достаточно разумной, и Сенлин собирался сказать: «Да».

Но тут вымышленная Мария развернулась в проеме большой каюты и изгнала эту мысль. На ней был красный пробковый шлем, который закрепился в его памяти. Ее ботинки для верховой езды и белая блузка выглядели до нелепости изысканно на покрытой оспинами палубе корабля.

– Не глупи, Том, – сказала Мария, заправляя темно-рыжие волосы под шлем и направляясь к нему. – Глупо опять верить этому мальчишке.

Эдита кашлянула.

Сенлин понял, что смотрел в пустоту. Он ущипнул переносицу, прикрывая глаза ладонью. Попытался восстановить первоначальный ход мыслей. Он теперь стал очень рассеянным; вечно гонялся за какой-нибудь идеей.

Беда в том, что на этот раз Мария была в чем-то права. Адам уже дважды предал его, и, хотя причиной было желание защитить сестру, факт остается фактом: парень ненадежен. Если Адам останется в одиночестве, что помешает ему позвать Волету, улететь с нею и бросить остальных? Если вера Сенлина в молодого человека будет предана в третий раз, винить в этом придется не Адама.

Но справедливы ли его подозрения? Сейчас Волете ничто не угрожало. Разве нельзя довериться парнишке хотя бы в хорошую погоду? Это разумный риск, ну в самом деле, и он мог бы помочь возродить былую уверенность Адама. За недели, прошедшие после их побега, он сделался таким робким.