Светлана Бестужева-Лада - Императрица по случаю

– Ее высочество и меня не узнали. Временная потеря памяти… это восстановимо, да. В моей практике бывали аналоги.

– Что же делать?

– Напоминать. Рассказывать якобы малому ребенку. И ваше высочество должно предупреждать родных, дабы избежать конфузий. Лучшее – пока не впускать визитеров, да. Только вы и ее камер-фрау.

Слегка успокоенный Александр вернулся к постели и снова взял меня за руку.

– Лизонька, я твой муж, Александр. Помнишь, какая у нас была красивая свадьба?

– О, ее императорское величество Екатерина Алексеевна была так добра и величественна!

– Она помнит мою дорогую бабушку! – радостно сообщил Александр доктору.

– Это есть хороший знак, ваше высочество. Рассказывайте ей о наиболее ярких моментах из прошедшего. Но – терпение, терпение и еще раз терпение. Если бы у вас было дитя… ее высочество вспомнить сразу, я наблюдать такой эффектум.

Я затаила дыхание.

– Увы, – отозвался помрачневший Александр, – Бог пока еще не послал нам ребенка.

– О, ребенок, – подхватила я реплику на лету. – Моя заветная мечта – подарить супругу сына.

– Лизонька, – мягко сказал Александр, снова присаживаясь на краешек кровати. – Я и есть твой муж, Александр. Ты же вспомнила часть свадьбы. А теперь попробуй вспомнить, кто стоял с тобой перед алтарем.

Тут главное было – не пережать. Конечно, я должна была вспомнить Александра еще сегодня, но как бы сквозь дымку.

– Перед алтарем я принимала крещение в православие, – пробормотала я.

– Умница. А теперь вспомни, какое на тебе было платье в день свадьбы.

В такой момент у любой нормальной женщины должно было случиться хотя бы частичное прояснение памяти.

– Кружевное, – мечтательно вздохнула я, – с вытканными серебром розочками. И ты был в белом камзоле, тоже с серебряным шитьем.

– Слава Богу! Теперь ты меня узнаешь?

– Дд-а… Только тогда ты был моложе.

– Естественно, – рассмеялся Александр счастливым смехом, – тогда мне было семнадцать, а теперь – двадцать два… почти

Бинго! То, что Александр взошел на трон в двадцать четыре года я помнила совершенно отчетливо. Значит, папенька, Павел Петрович, доживает последние годы своего правления, а моего супруга через год с небольшим втянут в заговор, который он не сможет простить себе всю оставшуюся жизнь. Вовремя же я тут высадилась.

Тут в нашу семейную идиллию вмешался доктор.

– Ее высочеству потребен отдых. А после него я бы рекомендовал призвать мадам Головину. Ее тесное дружество с великой княгиней может ускорить восстановление памяти…

– Я сейчас же вызову фрейлину Варвару Николаевну и конфиденциально переговорю с ней, – отозвался Александр. – Вы правы, господин Роджерсон, тут нужна умная и добрая женщина, хорошо знающая подробности личной жизни великой княгини.

Фрейлина Варвара Николаевна была для меня новостью. О ней я точно нигде ничего не читала. Но с женщиной общий язык найти будет легче, чем с мужчиной, в этом я была абсолютно уверена.

– Тебе нужно поспать, Лизонька, – ласково обратился ко мне супруг. – Сейчас доктор даст тебе лекарство. А ближе к вечеру я еще раз загляну к тебе. Боже всемилостивый, как же я рад, что ты выкарабкалась из этого недуга.

Я несмело погладила его по руке. Формально-то он мне, конечно, муж, а фактически – совершенно посторонний и малоизвестный человек. К тому же я понятия не имела, как общались между собой супруги не на людях, а наедине.

Да еще читала, что аккурат в это время Александр начал увлекаться разными придворными дамами. Скорее всего, из-за чрезмерной кротости и многотерпеливости настоящей Елизаветы. Но я-то не «баденская меланхоличная принцесса», я – вполне эмансипированная и самостоятельная женщина будущего.

Так что, как поется в песне из моего любимого фильма: «Посмотрим, кто у чьих ботфорт в конце концов согнет свои колени».

– Дорогой, – чуть повысив голос спросила я, – какой сегодня день?

– Вторник, – с некоторым недоумением ответил Александр.

– Нет, число какое?

– Двадцать четвертое августа.

– А год?

Александр уже ничему не удивлялся.

– Одна тысяча семьсот девяносто восьмой от рождества Христова. До пятилетней годовщины нашей свадьбы осталось меньше месяца. Уже началась подготовка к торжествам, так что я прошу тебя, мой ангел, поправляйся скорее. Я не хочу упустить шанс пройтись в танце с самой красивой женщиной Европы.

– И с кем же вы собрались танцевать? – холодно осведомилась я.

Александр расхохотался:

– Лизонька, душа моя, это тебя так называют при всех европейских дворах.

– Ты такого же мнения? – лукаво осведомилась я.

– Ты же знаешь, что другие женщины меня не интересуют. Ну, я вижу тебе значительно лучше. До вечера, мой ангел, отдохни хорошенько.

Он поцеловал меня в лоб и исчез. А доктор Роджерсон заставил меня выпить ложку какой-то кисло-сладкой микстуры, после которой я не столько заснула, сколько впала в какое-то подобие прострации. Что интересно, голова при этом работала достаточно ясно.

Пять лет со дня свадьбы… Пышные торжества. Балы, красавицы, лакеи, юнкера… Вот насчет юнкеров я как-то не слишком уверена, кажется, они появились много позже. Да и Бог бы с ними, с юнкерами и всеми прочими воинскими званиями!

Как я буду танцевать – вот в чем вопрос. Вальс тогда уже придумали или еще нет? О всевозможных танго-фокстротах придется забыть. Ну, полонез я, допустим, видела во многих костюмированных фильмах – как-нибудь осилю. А остальное?

А остальное, моя милая, просто не осилишь. Придется прикинуться слабенькой после тяжелой и продолжительной болезни и только любоваться на танцующих. Побеседовать с кем-нибудь, опять же, куда полезнее, чем отплясывать неизвестные пляски. Ладно, разберемся по ходу дела. Потеря памяти – штука хитрая, ее до конца не изучили даже в том времени, откуда я десантировалась. А уж здесь-то тем более.

Все-таки микстура доктора подействовала, и я заснула. Судя по всему, ненадолго, за окном по-прежнему было светло, а комнате никого не было. То есть это мне так показалось, что – никого, но как только я попыталась встать с кровати – по вполне уважительной причине – из какого-то угла тут же возникла уже знакомая мне женщина в темном платье и чепце.

– Княгинюшка, голубушка, не велел дохтур-то подниматься.

– Но мне нужно, – опешила я.

– По малой или по большой? – совершенно естественным тоном задала вопрос неидентифицированная мною пока дама.

– По малой, – буркнула я, заливаясь краской.

– А смущаться нечего, красавица моя, сей минут я вазу-то ночную представлю.

– Да я бы и сама…

– Вот поправитесь, так конечно сами все будете. А сейчас уж не взыщите.

Я не взыскала. Удовлетворила свои потребности, мимоходом отметив, что предоставленная мне ваза была действительно фарфоровым произведением искусства, а когда женщина унесла ее и вскоре вернулась, задала прямой вопрос: